Всего на один миг настоятель перевел взгляд на Гамаша. Потом снова устремил его на Франкёра.
Арман Гамаш знал, какое выражение у него на лице. Спокойное, внимательное. Уважительное.
Но отец Филипп, умевший читать невмы, различил малозаметные морщинки на лице старшего инспектора и понял, что чувствует Гамаш на самом деле.
– Что это за хрень, черт подери? – прошептал Бовуар, когда они шли по коридору, на несколько шагов отстав от настоятеля и старшего суперинтенданта Франкёра.
Гамаш кинул на Бовуара предупреждающий взгляд. Не легкий визуальный укор, а удар дубинкой по голове. «Заткнись, – говорил этот суровый взгляд. – Придержи язык сейчас, если прежде не научился».
Бовуар заткнулся. Но не перестал наблюдать и слушать. Двигаясь вперед, они словно шли сквозь пелену разговора, создаваемую идущими впереди мужчинами.
– Ужасный случай, mon père, – сказал старший суперинтендант. – Смерть приора – национальная трагедия. Но могу вас заверить, что мы быстро найдем убийцу и вы оплачете вашу потерю в приватной обстановке. Я приказал моим людям держать в тайне смерть брата Матье.
– Старший инспектор Гамаш говорит, что это невозможно.
– И совершенно правильно говорит. Невозможно для него. Я питаю глубочайшее уважение к месье Гамашу, но его возможности ограниченны.
– А ваши – нет? – спросил настоятель.
Бовуар улыбнулся, подумав, знает ли настоятель, с кем имеет дело.
Суперинтендант Франкёр рассмеялся. Он пребывал в расслабленном, хорошем настроении.
– По вашим меркам, отец Филипп, мои возможности мизерны. Но с точки зрения обычных смертных, они довольно значительны. И они к вашим услугам.
– Merci, mon fils [46] . Весьма признателен.
Скорчив гримасу, Бовуар посмотрел на Гамаша и открыл рот, но тут же его закрыл, увидев лицо шефа. Не рассерженное. Даже не расстроенное.
Озадаченное. Словно старший инспектор Гамаш пытался решить сложное математическое уравнение, но у него не получалось.
У Бовуара имелся собственный вопрос.
«Что это за хрень, черт подери?»
Бовуар прислонился к закрытой двери:
– Можно кое-что сказать?
– Стоит ли? – ответил шеф, садясь на стул в тесном кабинете приора. – Я знаю твой вопрос, но не знаю ответа.
– Как в телевикторине «Рискуй!», – сказал Бовуар, скрестив руки на груди и продолжая подпирать дверь. Этакий засов в виде человека. – «Алекс, я выбираю вопрос „Какого хрена?“ за две сотни».
Гамаш рассмеялся.
– Сложный вопрос, – признал он.
И к тому же рискованный, подумал Бовуар.
Следуя за суперинтендантом Франкёром, увлеченно беседующим с настоятелем, они дошли до Благодатной церкви. Там полицейских и монахов отпустили, но они еще некоторое время стояли вместе, глядя на двух людей, удаляющихся по церкви, а потом по длинному коридору в кабинет настоятеля.
Франкёр шел, наклонив свою благородную седую голову к бритой голове настоятеля. Две противоположности. Один одет по последней моде, другой – в аскетической монашеской мантии. Один излучает силу, другой – смирение.
Но оба наделены властью. Это бросалось в глаза.
Бовуар подумал, что эти двое могут заключить союз и начать новую войну.
Он взглянул на Гамаша – тот надел очки и что-то записывал в блокнот.
И как это отразится на шефе? Появление Сильвена Франкёра, кажется, озадачило Гамаша, но не обеспокоило. Бовуар искренне надеялся, что так оно и есть и основания для беспокойства отсутствуют.
Но он опоздал. Беспокойство завязалось узлом в животе Бовуара. Старая и знакомая боль.
Гамаш поднял голову и посмотрел на Бовуара. Обнадеживающе улыбнулся:
– Нет нужды ломать голову, Жан Ги. Мы очень скоро узнаем причину появления суперинтенданта Франкёра.
Следующие полчаса они обсуждали разговоры, которые состоялись у них сегодня: у Бовуара – с братом Антуаном, у Гамаша – с настоятелем.
– Неужели настоятель назначил брата Антуана новым руководителем хора? – Бовуар не скрывал удивления. – Он мне ничего такого не сказал.
– Вероятно, это показывает настоятеля в благоприятном свете, а брат Антуан не желает это подчеркивать.
– Да, наверное. Но вы думаете, настоятель именно поэтому поступил так?
– Что ты имеешь в виду?
– Он мог назначить кого угодно. Мог взять эту обязанность на себя. Но возможно, он отдал пост регента брату Антуану, чтобы насолить сторонникам приора. Вынос мозга. Делай противоположное тому, что от тебя ждут. Докажи, что стоишь выше всяких мелочных раздоров, назначив руководителем хора брата Антуана. Наверное, настоятель хотел показать, что он лучше их. Умный ход, если подумать.
Гамаш подумал. Он подумал о двух дюжинах монахов, которые капают друг другу на мозги. Пытаются выбить друг друга из колеи. Так вот что происходит в монастыре на протяжении многих лет? Разновидность психологического терроризма?
Тонкого, невидимого. Взгляд, улыбка, спина, повернутая к собеседнику.
В ордене, принявшем обет молчания, единственное слово, звук могут иметь самые разрушительные последствия. Шиканье, шмыганье носом, усмешка.
Что, если мягкосердечный настоятель довел эти орудия до совершенства?
Он принял идеальное решение, назначив руководителем хора брата Антуана. Одного из лучших монастырских музыкантов, очевидного преемника приора на посту регента. Но не преследовал ли настоятель дурные цели?
Не хотел ли досадить сторонникам приора?
А обет молчания? Почему настоятель требовал его сохранения – потому что обет имеет духовное значение для монахов? Или опять же чтобы досадить приору? Отказать ему в том, чего тот желал сильнее всего?
И почему приор так хотел приостановить обет, просуществовавший почти тысячу лет? Ради блага ордена или ради блага самого приора?
– О чем вы думаете? – спросил Бовуар.
– Да вот затесалась в голову фраза – никак не могу вспомнить, откуда она.
– Стихи? – с опаской спросил Бовуар.
Шефу ничего не стоило начать цитировать какое-нибудь невразумительное стихотворение.
– Вообще-то, я думал об одной из эпических поэм Гомера. – Гамаш открыл рот, словно собираясь начать цитировать, но рассмеялся, увидев страдальческое лицо Бовуара. – Нет-нет, всего одну строчку: «Творить добро, дурную цель лелея» [47] .
Это навело Бовуара на мысль.
– А вот интересно, верно ли противоположное?