– Ты здоров? – повторил Гамаш и замолчал в ожидании.
– Да, черт побери, – сказал Бовуар и тяжело прислонился к стене. – Я просто устал, и монастырь у меня вот уже где. А тут еще монах-доминиканец. У меня такое чувство, будто я высадился на другой планете. Они говорят на том же языке, что и я, но мне не дает покоя мысль, что они говорят больше, чем я понимаю. Вам такое знакомо?
– Знакомо.
Гамаш пристально посмотрел на Бовуара и отвернулся. Решил не развивать дальше эту тему. Но что-то явно не давало покоя его заместителю. И Гамаш догадывался что. Или кто.
Гамаш знал, что старший суперинтендант Франкёр не обделен талантами. Недооценивать его – страшная ошибка. За годы совместной работы Гамаш понял, что главный дар Франкёра – умение пробуждать в людях самые темные их стороны.
Как бы хорошо ты ни прятал своего демона, Франкёр умел его найти. И выпустить на свободу. И подкармливать. Пока тот не пожирал хозяина, не заменял его собой.
Гамаш видел, как достойные молодые полицейские превращаются в циничных, злобных, самодовольных головорезов. Молодые мужчины и женщины, не отягощенные грузом совести и хорошо вооруженные. И начальник, который формировал и вознаграждал их поведение.
Гамаш еще раз посмотрел на Бовуара – тот стоял, в изнеможении прислонясь к стене. Франкёр каким-то образом проник в Жана Ги. Нашел входное отверстие раны и посыпал ее солью. Чтобы нанести еще больший ущерб.
И Гамаш допустил это.
Он почувствовал, как его самого почти трясет от бешенства. В мгновение ока ярость овладела им целиком – от сердца до конечностей; пальцы сжались в кулаки, костяшки побелели.
Бешенство изменяло его существо, и Гамаш прикладывал неимоверные усилия, чтобы взять себя в руки. Уцепиться за свое человеческое «я» и вернуть себя в нормальное состояние.
«Франкёр не получит моего инспектора, – поклялся Гамаш. – Здесь его козни будут пресечены».
Он встал, извинился и вышел из комнаты.
Бовуар подождал несколько минут, думая, что шеф пошел в туалет. Однако тот не возвращался, и Жан Ги вышел в коридор, посмотрел в одну сторону, в другую.
В коридоре стояла полутьма, лампочки еле светились. Он заглянул в туалет. Гамаша там не обнаружилось. Постучал в келью шефа, а когда ответа не последовало, открыл дверь и просунул голову внутрь. Но и здесь он не увидел Гамаша.
Бовуар растерялся. Что делать дальше?
Можно отправить послание Анни.
Он вытащил телефон, проверил. От нее пришла эсэмэска. Она отправилась обедать с друзьями, свяжется с ним, когда вернется.
Веселое короткое послание.
Слишком короткое, подумал Бовуар. Слишком веселое? Не кроется ли в нем некой нарочитой резкости? Пренебрежительности? Ее мало волнует, что уже вечер, а он все еще занят делами службы. Что он не может бросить все и отправиться выпивать и обедать с друзьями.
Бовуар остановился в полутемном коридоре и представил Анни в ее любимом ресторанчике на авеню Лорье. Молодые профессионалы, потягивающие эль из малых пивоварен. Анни смеется. Ей хорошо. Без него.
– Хотите узнать, что за ним?
Франкёр вздрогнул от удивления, причиной которого стал не столько вопрос, сколько голос. Суперинтендант разглядывал плиту, посвященную святому Гильберту, когда Гамаш беззвучно подошел к нему сзади.
Не дожидаясь ответа, Гамаш нажал на двух волков. Дверь распахнулась, и перед ними открылся потайной зал для собраний братии.
– Я думаю, нам нужно войти, верно?
Гамаш положил свою большую, твердую руку на плечо Франкёра и направил его внутрь. Даже не подтолкнул. Ни один свидетель не мог бы показать, что тут совершилось насилие. Но они оба знали, что Франкёр не имел ни мысли, ни желания входить туда.
Гамаш закрыл дверь и повернулся к начальнику:
– Что вы наговорили инспектору Бовуару?
– Выпустите меня отсюда, Арман.
Гамаш смерил его взглядом:
– Вы меня боитесь?
– С какой стати? – ответил Франкёр, хотя вид у него был слегка испуганный.
– Хотите уйти?
Голос Гамаша звучал дружески, но глаза смотрели холодно и жестко. И, судя по его позе у двери, уступать он не собирался.
– Почему бы вам не спросить, что произошло, у вашего инспектора?
– Прекратите эти школьные игры, Сильвен. Вы приехали с какой-то целью. Я думал, чтобы нагадить мне, но нет, вы имели другую цель, верно? Вы понимали, что я для вас слишком крепкий орешек. Поэтому вы занялись инспектором Бовуаром. Он все еще не восстановился после ранения…
Франкёр издал пренебрежительное фырканье.
– Вы не верите? – спросил Гамаш.
– Все остальные восстановились. Да бога ради, даже вы восстановились. Вы возитесь с ним, как с ребенком.
– Я не собираюсь обсуждать с вами состояние здоровья инспектора. Он все еще восстанавливается, но он вовсе не так уязвим, как вы думаете. Вы всегда недооценивали людей, Сильвен. Вы считаете, что они слабее, чем на самом деле. А себя считаете сильнее, чем вы есть.
– Так в чем дело, Арман? Бовуар все еще ранен? Или он сильнее, чем я думаю? Ваших подчиненных вам, может, и удается водить за нос, гипнотизировать вашим враньем. Но со мной этот номер не пройдет.
– Да. Мы слишком хорошо знаем друг друга, – сказал Гамаш.
Франкёр двинулся по залу, меряя его шагами, но Гамаш остался на прежнем месте у двери. Он не сводил глаз со старшего суперинтенданта.
– Что вы сказали инспектору Бовуару? – повторил Гамаш.
– Ровно то же, что и вам. Что вы некомпетентны и он заслуживает лучшего.
Гамаш внимательно посмотрел на вышагивающего по залу суперинтенданта:
– И не только это. Скажите мне, что еще.
Франкёр остановился и повернулся лицом к Гамашу:
– Бог ты мой, Бовуар что-то вам наговорил, да?
Франкёр подошел вплотную к старшему инспектору, взглянул ему прямо в глаза. Какое-то время они, не мигая, смотрели друг на друга.
– Если он не восстановился от ран, то эти раны нанесли ему вы. Если он слаб, то это вы причина его слабости. Если он не чувствует себя в безопасности, то лишь потому, что вы ему угрожаете. И вы еще предъявляете мне какие-то обвинения?
Франкёр рассмеялся. Гамаш почувствовал на своем лице его горячее и влажное дыхание с запахом мяты.
И опять им овладело бешенство. Хотя он сдерживал его, оно прорывалось наружу. Он изо всех сил пытался взять себя в руки, понимая, что его враг – не усмехающийся, лживый, злобный человек перед ним. Его враг – он сам. И бешенство, грозящее поглотить его целиком.
– Я не позволю вам испортить ему жизнь.