Девушка ничего не заметила. Как шла, так и продолжала идти – грациозно переступая маленькими босыми ступнями, прижимая к себе обеими руками огромную чашу, глядя перед собой. Стройная, красивая, притягательная. Как всегда.
– Ну, поможешь? – Санира прыжком догнал её и пошёл рядом.
Следом за ними пристроился Рарара и затрусил, поглядывая по сторонам.
– Куда от тебя денешься!
Санира облегчённо вздохнул. Тревога продолжала сотрясать его, но удивительным образом рядом с Мизази он почувствовал себя уверенней и спокойнее.
У колодезя никого не было. Воровато оглянувшись, юноша забрал у Мизази чашу, наполнил водой и оттащил в узкое пространство между колодами чьего-то дома и разросшимся пыльным кустом.
– Ну, давай богиню, – буркнула девушка, ныряя следом.
Они встали на колени, всё ещё осматриваясь, не видит ли кто. Сели на пятки. Санира заёрзал, устраиваясь поудобнее, и Мизази прыснула, глядя на него. И сразу же стала серьёзной.
– Давай же уже!
Санира достал из узелка глиняную фигурку и поставил её на землю. Потом подозвал Рарару и церемониальным жестом прикоснулся к его голове.
– Иди ко мне! – тихо позвала пса Мизази и тоже притронулась к нему.
Мир померк. Алое око богини-Небо, уже нависшее над краем земли, разгорелось ярко и горячо и тут же потемнело, став чёрным и ледяным. Безжалостное крыло невидимого зверя закрыло облака и багровую высь над ними. Темнота расползлась вокруг, овеяв холодом и заглушив звуки. Растворились в воздухе птицы, исчезли люди, ушли в тусклый мрак холм и Город. Взгляд потусторонних существ сгустился вокруг Саниры и Мизази, пристальный взгляд, тот, от которого по коже пробегает дрожь. Двое людей, осмелившихся обратиться к миру высших существ, провалились в неощутимую яму и одновременно вознеслись в вышину…
– Богиня воды, это я, Мизази дома Барири, всегда приносящая тебе жертвы…
Девушка дрожащим голосом тихо произносила слова песни, положив обе ладони на свою макушку, выгнув тонкую спину, закрыв глаза, застыв.
Санира к своему ужасу обнаружил, что, несмотря на сжимавшее его беспокойство, он сейчас думает только о том, как она красива. Юноша стыдился нахлынувших на него в такой момент мыслей, гнал их, но ничего поделать не мог. Даже лицо мёртвой Варами, которое он раз за разом нарочно представлял себе, почему-то больше не вызывало у него острого ощущения тоски. Хотелось смотреть на Мизази…
– Богиня воды, – поспешно, с преувеличенной горячностью, заговорил он, – это я, Санира дома Ленари, всегда приносящий тебе жертвы…
Мгла расступилась, открылось небо, заалело вечернее солнце. Из тени вынырнул холм и сгоревший Город. Появились звуки. Мир вернулся, но это был другой мир! Немыслимые существа скользили в нём, время носилось в воздухе нитями, вода отвердела и воспарила. Богиня кружила вокруг, одновременно сидя перед двумя людьми.
Мизази, не прерывая песни, протянула руку, и Санира передал ей кусок хлеба. Девичьи пальцы стали отрывать кусочки и ронять их в чашу с водой. Вода мутнела, покрываясь взвесью крошек.
– Богиня воды, открой нам, кто сжёг Город! – прошептала Мизази.
– Богиня воды, открой нам, кто умертвил Радигу! – вторил ей Санира.
Фигурка, стоявшая перед ними на земле, равнодушно глядела вперёд, в никуда. Столбик глины, обнажённая стройная девушка с маленькой головой, ибо голова не нужна стихии воды, и крошечными грудями, ибо плодородие не коснулось ещё девственной богини. Её нечеловеческое лицо, вытянутое вперёд щипком гончара, напоминало скорее рыбью или даже птичью голову. В ямках круглых глаз не было ни чувств, ни мыслей. Всё тело покрывали полосы рисунков, и каждая линия означала власть, могущество и силу. И равнодушие к людям.
Несколько мгновений Санира и Мизази смотрели на богиню, будто ожидая, что она заговорит. Потом девушка дрожащими пальцами осторожно подняла фигурку и ударила её о край чаши. Раздался глухой звук, но фигурка не разбилась. Мизази повторила попытку, на этот раз сильнее, и голова богини отлетела прямо в воду.
Песнь, пропитавшая глину, вырвалась на свободу, расплылась в воздухе расширяющимся облаком, в один миг приняла форму фигурки и вошла в богиню воды, незримо витавшую вокруг.
Мизази напряжённо вгляделась в воду.
Санире тоже нужно было смотреть туда, вниз, внутрь чаши, но он не мог оторвать глаз от девушки. Она была рядом, с прядкой чёрных волос, выбившейся на лоб, с тонким носом, заострившимся от напряжения, с сосредоточенным взглядом карих глаз, невероятно красивая. От неё исходило тепло. От неё пахло дымом костра, свежим хлебом, сеном.
Воцарилась тишина. Крошки покрыли всю поверхность воды сплошным слоем. Мизази не шевелилась, продолжая смотреть в чашу.
В груди Саниры трепетало сердце, кровь стучала в висках…
И тогда это случилось. Юноша, подчиняясь порыву, наклонился к Мизази. Его губы потянулись к её щеке.
Девушка подняла на него глаза. Её помутневший взгляд в одно мгновение очистился, сосредоточился, обрёл остроту. Застывшее лицо перекосилось в гримасе гнева. Мизази оттолкнула Саниру, и этот толчок был таким сильным, что тот повалился на землю.
– Так вот зачем ты меня сюда затащил! – прошипела она.
Санира упруго, одним движением, приподнялся и, пугаясь собственной смелости, дрожащими руками обнял её. Мизази задёргалась, но сопротивление её было каким-то неуверенным, слабым, не таким, как всегда, и юноша, решившись, впился в её губы поцелуем. Девушка замычала, силясь что-то выкрикнуть, попыталась вывернуться, но уже через несколько мгновений затихла и обмякла.
В голове Саниры пронёсся вихрь мыслей, главной из которых было: неужели?! В груди заворочалась бездна чувств, но удивление было главным из них. Юноша совершенно не ожидал, что получится…
Они целовались, не в силах оторваться друг от друга. Его руки сжимали хрупкое тело, её – мягко лежали на его плечах, и не было вокруг ни богинь, ни времени, ни Города, ни ужасающего, ненужного похода на лесных…
Наконец Мизази издала какой-то звук, стала несильно отталкивать Саниру мягкими ладонями, и юноша разжал объятия.
Они оторвались друг от друга, тяжело дыша. Их взгляды встретились, и оба тут же стали смотреть куда-то в сторону, стыдясь. Желания всё ещё витали между ними, ослепление не прошло. Полный наслаждения и невысказанных стремлений поцелуй всё ещё длился, пусть лишь в головах; зло мира отступало, напуганное жаром сердец.
Санира хотел вновь прижать к себе девушку, вновь ощутить её податливые губы, но лишь сидел, как и положено на обряде, на пятках и не смел поднять взгляд. Слова, мечущиеся в нём, были либо выспренними, либо низменными, и он не произносил их. Он чувствовал себя беспомощным. Его окружали лёгкое удивление и радость, лишь на малую толику разбавленные так и не исчезнувшей тревогой за Варами…
Как можно беспокоиться об одной девушке и столь страстно желать поцелуя другой!