– Госпожа Харди? – произнес Шекспир.

– Да, господин.

– Пожалуйста, расскажите мне об Элеоноре.

Агнес вздохнула, так, словно бы рассказывала эту историю сотню раз и уже чертовски от этого устала.

– Можно мне присесть? У меня все болит, а голова – словно наковальня, по которой бьют молотом.

– Конечно. – Шекспир улыбнулся. Он остался стоять, сторонясь неприятного запаха, что исходил от женщины. – Госпожа Харди, полагаю, вы знали Элеонору с детства?

– Только она мне не нравилась. Слишком уж задирала нос. Моя мать работала на кухне в доме ее родителей, детьми мы с Элеонорой играли вместе, а когда выросли, я ей стала не нужна.

– Опишите Элеонору.

– Вечно задавалась, словно была важной птицей, а я – пустое место. – В раздражении Шекспир на мгновение закрыл глаза.

– Как она выглядела? Цвет ее волос. Была ли она толстой, какое у нее телосложение?

– По мне так слишком тощая. Последний раз я ее видела, когда ей было шестнадцать, и у нее даже сисек тогда не было, если на то пошло. Кому-то она, может, и казалась хорошенькой, только мало какой мужчина будет увиваться за такой жердью, как она. Волосы – что солома. Разоденется в шелка да бархат да еще напялит кружевной батистовый чепец. Я ее звала госпожа Задавака. Глаза у нее были голубые, ярко-голубые со странной серой каемкой вокруг зрачка, если присмотреться.

– А что произошло, когда вы недавно ее снова увидели? Где это случилось?

– Мы с подругой ждали, когда пустят на травлю быков, тут я и увидела в толпе Элеонору Уайт, то есть Дэйр. Я глазам своим не поверила, я же знала, что она пропала в Новом Свете вместе с остальными колонистами, их же всех поубивали дикари. Я подумала, что это призрак. Но потом она подошла немного ближе, и я поняла, что это – Элеонора собственной персоной. Я хотела подойти, но к ней подошел мужчина, и я вернулась туда, где стояла и просто смотрела. Они поговорили с полминуты, затем она взяла его под руку. Тут начали пускать на травлю быков, толпа ринулась в ворота, и я потеряла ее из виду.

– Травля быков, говорите, это случилось не в театре?

– Нет, сэр, возле арены для травли быков. Люблю смотреть, как быки поднимают собак на рога, распарывая им животы и выпуская кишки.

– В котором часу?

– В полдень, сэр, день был ясный, как сегодня.

– Значит, вы отчетливо видели Элеонору Дэйр?

– Да как вас сейчас, господин Шекспир.

– А как она была одета?

– Довольно странно, как уличная девка. Без чепца, с непокрытой головой. У платья был такой глубокий вырез, словно она и не замужем вовсе. Видимо, госпожа Задавака превратилась в госпожу Потаскуху. – Агнес Харди сняла туфли и принялась растирать натруженные ступни.

Раздражение Шекспира нарастало.

– А теперь расскажите о человеке, с которым она встретилась. Как он выглядел?

– Да я почти не смотрела на него, но скажу, что он не был таким высоким, как вы. У него была длинная борода и длинные волосы, такие, рыжие. Большего я вам не скажу. Да, еще он был одет как рабочий.

– Очень хорошо, госпожа Харди, это все. Если снова увидите ее, дайте мне знать. – Больше ему от этой женщины ничего не нужно. Подробностей от нее Шекспир не добился, но, по крайней мере, она искренно верила в то, что видела Элеонору Дэйр.

По дороге домой он почувствовал, что за ним следят. Каждый раз, когда Шекспир оглядывался, фигура в темном одеянии, следовавшая за ним по противоположной стороне дороги, тут же останавливалась и смешивалась с толпой. Его это не слишком тревожило, однако попасть незамеченным в дом Бесс Хардвик и леди Арабеллы в Челси будет немного сложнее.

Глава 11

Кэтрин Шекспир постучала в дверь дома в Холборне, где она последний раз видела Энн Беллами. Дверь медленно открылась, и в дверном проеме, шаркая ногами и держа палку, появился согбенный старик. Где-то из глубин дома послышался собачий лай. Старик поднял на Кэтрин тусклые водянистые глаза.

– Да?

– Господин Басфорд, это я, Кэтрин Шекспир. Мы уже встречались. Я ищу госпожу Беллами.

Он постоял, словно пытаясь припомнить, где он слышал ее имя раньше, затем коротко произнес:

– Ее здесь нет.

– Пожалуйста, скажите, когда она вернется?

– Она не вернется. Ищите ее в Вестминстере. Теперь она живет в прекрасном доме господина Топклиффа.

Кэтрин стало не по себе. В январе Энн уже арестовывали, и Топклифф допрашивал ее в Гейтхаусской тюрьме, но ее освободили под поручительство, запретив выезжать за пределы Холборна. Кэтрин дважды навещала Энн в этом доме, где ее радушно принимал этот же старик, Басфорд Джонс. А на прошлой неделе Энн рассказала ей, что по соседству в доме одного знатного семейства прячется отец Саутвелл, там он в безопасности, но скоро он отправится дальше, в глубь Англии, дабы совершать таинства для преданных вере в центральных и юго-западных графствах страны. Энн сказала, что уговорила Саутвелла отслужить до отъезда мессу в доме ее семьи в Аксендоне. Она собиралась нарушить предписание, уйти из дома на одну ночь и встретиться с ним. Она спросила, пойдет ли Кэтрин. Кэтрин тут же ответила согласием, это решение возбуждало и пугало ее, ибо она хорошо понимала, чем все это может закончиться. Только властное – и несносное – вмешательство ее супруга помешало ей прийти.

Кэтрин нахмурилась.

– Топклифф? Он снова ее арестовал?

Ворчание старика перешло в смех.

– Нет, она отправилась туда по доброй воле. Разве вы не слышали? Да и живот у нее день ото дня все больше, так сказал мне Николас.

– Николас?

– Мой мальчик, Ник Джонс.

Кэтрин стало плохо. Николас Джонс, мерзкий подручный Топклиффа. Он хочет сказать, что Энн Беллами носит под сердцем дитя? Как такое могло произойти? Этот злобный старик следил за каждым ее шагом.

– Можно мне войти? – сказала она. – Я хочу поговорить.

Старик шагнул в сторону.

– Пожалуйста, госпожа. В моем скромном жилище всем рады.

Кэтрин шагнула в темную прихожую. Дальше, в другом дверном проеме, она увидела глаза хозяйского мастифа и ощутила его злобу. Пес залаял громче. Старик заковылял к мастифу и ударил его палкой по голове. Пес завизжал, затем лег и затих.

– Я говорил вам, что мой Николас должен получить много денег? Гадалка по стеклянному шару сказала, что мой мальчик однажды разбогатеет, так и будет. Уверен, он станет очень знатным джентльменом.

Ужасная мысль родилась в голове у Кэтрин. Если Энн действительно была беременна, уж не Николас Джонс отец ее ребенка? Хитрый и жестокий, как Топклифф, он так же, как и его хозяин, любил проливать реки крови. Могла ли милая, невинная Энн позволить этому чудовищу совратить себя?