Снежная слепота | Страница: 101

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Харп механически передвигал ноги и молился богу, которого всегда презирал, чтобы зрение окончательно не покинуло его и он мог различать расплывающиеся очертания спины Кикула.

К тому времени, когда они добрались до поселка, боль в глазах мучила Харпа сильнее, чем боль в боку.

– Пришли, – почти с облегчением вздохнул Кикул, когда впереди показался отрог, за которым находился вход в котловину, как будто специально кем-то созданную для постройки жилья.

Кикула мучили совершенно иные проблемы, нежели Харпа. И чем ближе они подходили к поселку, тем тягостнее становилось у него на душе. Он был «цепным псом» хранителя храмовых врат, которого если и не уважали, то боялись все, от мала до велика. Теперь хранителя не стало. А значит, вся жизнь в поселке должна круто измениться. Если, конечно, не найдется кто-то другой, кто сможет взять в свои руки бразды правления, оставленные Старполом. По мнению Кикула, Харп вполне соответствовал роли нового хозяина. Но, обернувшись пару раз на своего спутника, Кикул понял, что тот почти ничего не видит. А слепец не мог быть хозяином уже хотя бы потому, что сам вызывал жалость. Для Кикула это означало в первую очередь то, что теперь ему предстояло самому позаботиться о собственной безопасности. За все время своего служения хранителю храмовых врат он никого не убил. Но при этом он, как и любой другой подручный Старпола, не без удовольствия пользовался теми возможностями, что предоставляла ему занимаемая должность. Наверняка в поселке найдется не один человек, затаивший на него обиду и только ждущий подходящего случая, чтобы поквитаться.

– Сначала зайдем к Шагелю, – сказал Кикул Харпу, когда они вошли в котловину. – У него есть средство, помогающее при снежной слепоте. Да и на твой бок тоже нужно взглянуть.

– Нет, – решительно отказался Харп. – Веди меня к вратам.

– Но твои глаза…

– Это мои глаза!

Кикул понял, что спорить с Харпом бесполезно.

Остановившись, он снял лыжи и помог Харпу сделать то же самое.

По утоптанной снежной дорожке они дошли до искусственного грота, который Старпол именовал храмом Сущего.

Свернув в коридор, ведущий к вратам, Кикул остановился.

– В чем дело? – не понял Харп.

– Темно, – ответил Кикул.

Харпу было безразлично, что темнота, что свет. Но, сунув руку в карман, он извлек светящийся цилиндр и протянул его Кикулу.

Кикул ударил цилиндром о ладонь и, подняв его над головой, пошел вперед.

Следуя за ним, Харп ориентировался не столько по едва различимому зеленоватому пятну, сколько по звукам шагов Кикула, гулко отдающихся под каменными сводами.

– Мы пришли, – шепотом произнес Кикул, остановившись перед каменной дверью.

Он не особенно верил рассказам Старпола о храме Сущего, однако место это все равно внушало ему благоговейный трепет. Казалось, здесь скрыта какая-то тайна, разгадать которую мог лишь тот, кто видел и понимал этот мир не так, как все остальные.

Кикул глянул на Харпа. Может, это именно тот человек? Только сейчас он вообще ничего не видит.

– Ты видишь клетки, начерченные на двери? – спросил у Кикула Харп.

– Да, – ответил Кикул, поднося светящийся цилиндр к рисунку на двери.

– Ты хорошо видишь то, что изображено в клетках? – задал новый вопрос Харп. – Тебе нужно отыскать изображения тех предметов, которые я стану называть. Но, пока я не скажу, не касайся их.

– Понятно, – кивнул Кикул.

– Найди изображение черепа.

Кикул обвел взглядом вырезанные на камне клетки.

– Нашел.

– Теперь – весы.

– Есть.

– Лук.

– Да.

– Меч.

– Вот он.

Прежде чем дать последнее указание, Харп сделал паузу. Если бы он только мог знать, что произойдет после того, как код будет набран.

– Теперь быстро дотронься пальцем до каждого из рисунков именно в той последовательности, в которой я их назвал: череп, весы, меч и лук.

Сказав это, Харп замер, напряженно вслушиваясь в обволакивающую его, словно кокон, тишину. Ему казалось, что секунды тянутся мучительно медленно: за то время, что Кикул возился с кодом, он успел бы набрать его раз пять.

– Готово, – сообщил наконец Кикул.

– И что?..

– Ничего.

Харп не увидел, как разочарованно развел руками Кикул. Зато его обострившийся слух уловил тихий скрежет, с которым каменная плита сдвинулась с места и начала уходить в стену.

– Врата! – Кикул закричал так, словно Харп находился не рядом с ним, а на другом конце поселка. – Врата открываются!

Харп быстро облизнул пересохшие губы.

– Что за ними?

– Я ничего не вижу… – на этот раз совсем тихо отозвался Кикул. – Там темно… Такая темнота, что даже свет от цилиндра не может ее рассеять.

Вытянув руку перед собой, Харп медленно двинулся вперед.

– Ты хочешь войти туда? – едва ли не с ужасом воскликнул Кикул.

– Именно, – не останавливаясь, ответил Харп.

– А что мне делать?

– Можешь пойти вместе со мной.

– Нет. – Кикул медленно помотал головой из стороны в сторону. – Я лучше здесь подожду.

– Как знаешь.

Харп ухватился рукой за край дверного проема и, сделав еще один шаг, переступил порог.

Он сразу же почувствовал, что здесь куда теплее, чем снаружи. Но что делать дальше, в какую сторону идти, Харп не знал.

За спиной у него послышался тихий скрежет каменной плиты, занявшей свое прежнее положение.

– Кикул! – окликнул своего спутника Харп. Ответа не последовало.

Глава 29

– Я рад, что ты наконец пришел.

Голос был в высшей степени странным. По его тембру невозможно было определить ни возраст, ни пол говорившего. Он мог принадлежать одновременно и одиннадцатилетнему подростку, и взрослому человеку, и древнему старику, и юной девушке, и женщине, вплотную подошедшей к черте, за которой находится старость. Кроме того, невозможно было определить, откуда доносился голос. И виновата в этом была вовсе не своеобразная акустика помещения. Голос звучал отчетливо и ясно, без искажения и реверберации, но при этом казалось, что он шел одновременно со всех сторон.

Поведя головой по сторонам, Харп посмотрел вокруг себя ничего не видящими глазами. Ему не удалось заметить даже отблеска света – либо в помещении было темно, либо глаза его окончательно утратили способность различать свет и тьму.

– Кто ты? – произнес Харп, стараясь сдержать нервную дрожь в голосе.