– Да возьмите все! – Марк пожалел, что не догадался захватить ей какой-нибудь гостинец.
– И возьму! Хорошие, не это дерьмо! Чай пить будешь?
– Чай…
Марк представил, что у нее за чай, и передернулся.
– Спасибо, я только что пил на работе.
– Все равно у меня к чаю нет ничего. Я сладкого-то не ем, диабет у меня. А ты сладкое любишь, я помню. Всегда тебе пастилу приносила, маленькому…
Правда, вспомнил вдруг Марк, приносила пастилу. И зефир в шоколаде!
– Как там Олька?
– Мама… мама умерла. Больше года назад.
– Умерла? Ишь ты. И тут меня опередила! А я вот все живу, не помру никак. Олька-то молодая совсем, а померла…
– Тамара Сергеевна! Я к вам зачем пришел-то? Спросить про Айвазовского!
Человек за занавеской навострил уши.
– Помните, вы реставрировали?
– Айвазовского? Чего ж не помнить? Помню.
– И копию сделали?
– Сделала.
– Тамара Сергеевна! А где оригинал?!
Старуха вдруг захохотала, затряслась, закашлялась, утирая выступившие слезы.
– Оригина-ал? Ах-ха-ха! И кто же это такой умный? Кто обнаружил?
– Я, случайно.
– И как это ты?
– Да по холсту догадался.
– Молодец!
– Так где подлинник-то, Тамара Сергеевна?
– Где! Ольке отдала! Я ж не дура. Она тебе не сказала?
– Нет, мама ничего не говорила!
– Так спроси! Я хотела по-другому, но раз сам догадался, ладно. Пусть сейчас отдаст. Спроси у Ольки-то!
Марк открыл было рот, но понял: она уже забыла, что «Олька» умерла!
– Правда отдали? А может, тут у вас где-нибудь, а?
– Говорю, Ольке отдала.
Человек за занавеской дождался ухода Марка, потом, когда старуха ушла в комнату, осторожно выбрался, спустился этажом ниже и вошел в квартиру, располагавшуюся как раз под старухиной. Достал мобильник, набрал номер и спросил:
– Ты в музее? Шохин сейчас должен вернуться. Если пойдет к Никаноровой, послушай там, о чем говорить будут. Да повнимательней.
Он ни на секунду не поверил старухе – еще чего, так и отдаст она кому-то эдакую ценность! Наверняка у нее зарыто где-нибудь среди хлама. Человек поморщился – дело ему предстояло неприятное. Он надел резиновые перчатки и вернулся в квартиру Тамары – та спала не раздевшись. Скорчилась на диване среди тряпья. «Да она и так еле жива, – подумал он. – Никто и не спохватится. Ладно, делать так делать». Человек достал из кармана шприц с прозрачной жидкостью, снял наконечник, спустил воздух и не очень ловко, но решительно всадил шприц бабке в бедро. Та не пошевелилась, но через какое-то время захрипела. Потом затихла. Человек включил свет и стал методично обыскивать захламленную квартиру, стараясь не сильно шуметь.
Марк же поверил Тамаре сразу. Мама вполне могла не знать, что именно оставила ей Тамара, а для той, одержимой манией преследования, ничего безопаснее дома Шохиных не было. Сколько раз она прибегала к ним «спасаться» – ей все казалось, что соседи по коммуналке строят ей козни…
По коммуналке!
Да это же отец и устроил Тамаре квартиру в «Белом доме», вспомнил Шохин. Как это он все позабыл? В детстве Марк ужасно боялся «тетю Тому», хотя та называла его цыпленком и приносила сладости, – уж больно громко она говорила, много ругалась и страшно дымила сигаретами… Марк удивился, что подозрительная Тамара пустила его в квартиру. Провожая, она вышла на площадку, придержала за рукав и поманила пальцем – он наклонился, и Тамара хриплым шепотом сказала:
– Он думает, ему достанется! Черта лысого!
– О ком это вы, Тамара Сергеевна?
– О ком! Сам знаешь! Ходит тут, вынюхивает, думает, не знаю, что ему надо!
Марк ушел, вздыхая: опять она за свое! Но, уже подходя к музею, вдруг приостановился, задумавшись, – что-то там такое было у Тамары странное… То, чего быть не должно.
Вика видела в окно, как Марк вернулся, но до мастерской так и не добрался. Зашел в главное здание, через некоторое время вышел с Александрой, они покурили на лавочке, и Марк уехал. Вика вздохнула. Она так ждала его! Обещал же, что все образуется! А ведь ей показалось, когда поцеловала его ладонь, что…
А Марк задумчиво бродил по своему дому – где же это может быть? Постоял, любуясь, перед портретом матери: «Мама, помоги мне! Пожалуйста!» Потом пошел в ее комнату – уже прошло больше года, а он все никак не мог себя заставить тут разобраться. Да и зачем? Пусть все останется, как было при ней. Осмотрелся, заглянул в один шкаф, другой, оглядел стеллаж. Придвинул стул, влез, кое-что достал, посмотрел. Усмехнувшись, покачал головой: ну, Тамара! А ведь он было поверил. Надо будет завтра зайти к ней еще раз.
В эту ночь Марк долго не мог заснуть: сначала все размышлял о Тамаре и Айвазовском, об Ильке, Лиде и Патрике, а потом оказалось, что он думает о Вике. Целый день он словно носил в ладони ее поцелуй, да и сейчас его чувствовал. На самом деле он давно приметил Вику, но старательно обходил стороной – боялся. Словно зимой, в жуткую стужу, увидел жалкого брошенного котенка или щенка, который уже не скулит, а только смотрит в глаза каждому прохожему, постепенно теряя надежду. Увидел и прошел мимо, потому что не мог – ну, никак не мог! – забрать щенка себе. Сжал зубы и закрыл глаза, надеясь: кто-нибудь подберет и спасет. А он не мог. У него своих забот хватало.
Какое, собственно, ему было дело? Да никакого! Мамина ученица, и все. Если бы не высокий рост, может, и вообще не замечал бы – девчонки эти, они все на одно лицо. Он и не вспоминал о ней от встречи до встречи. Хотя каждый раз было странное ощущение, будто Вика чего-то ждет от него. А он может это дать, но… не хочет. Марк даже не сразу понял, что чувствует Вику на расстоянии. Шел, например, по улице и вдруг – словно толчок в спину! А это Вика стоит и смотрит. Потом стал замечать, как резко портится настроение, а потом обязательно встречал Вику – или почти сразу, или в конце дня, но обязательно!
И когда мама стала за нее просить, первая мысль была: нет, ни за что! Но разве мог он маме отказать? Когда стали вместе работать, Марк первое время был настороже, а потом привык. Да и Вика держалась скромно – тише воды ниже травы. Она казалась ему такой безнадежно юной, что Марк относился к ней примерно как к маленькому Илюше. Она глазела на него и краснела, и Марк старался поменьше с ней общаться, чтобы не смущать. Конечно, Шохин не мог не замечать, что Вика влюблена. Это было приятно, что скрывать, но… зачем? Зачем ему нужны такие сложности? А то, что с Викой все будет непросто, он понимал. Это не легкая интрижка, это – серьезно.
Но сейчас…
Сейчас, когда он остался совершенно один…
И даже Александра его предала!