– И кем же вы, гражданка… Михайлова Лидия Алексеевна… приходитесь хозяину дома?
«Хороший вопрос, – подумала Лида. – Ой, запутаем мы его сейчас!»
– Ну, если коротко, то я – бывшая жена Шохина. Неофициальная. А Виктория – как твоя фамилия? Смелянская? – нынешняя, скажем так.
– Тоже – неофициальная?
– Да.
– И где же сам господин Шохин?
– Господин Шохин в настоящий момент находится в реанимации, куда он попал после случившейся утром аварии.
– Так-так…
Полицейский смотрел на них со все большим подозрением:
– Вы можете сказать, что пропало?
– Боюсь, что нет. Я теперь редко здесь бываю и плохо знаю, что где точно находится.
– А вы, гражданочка?
– Я? Я тоже не могу…
– А может, никакого взлома и не было, а, гражданочки бывшая и настоящая? Может, это вы сами все устроили, пока ваш общий муж в реанимации? Что вы здесь хотели найти, какие такие ценности?
– Послушайте, что вы такое говорите?!
Спас их от ретивого сержанта неожиданно появившийся «старший оперуполномоченный Синельников Сергей Геннадиевич», которого Лида, впрочем, прекрасно знала. Сережа Синельников был невысок ростом, выглядел гораздо моложе собственных лет, имел вид эдакого недотепы, Иванушки-дурачка, и вовсю этим пользовался. Когда накануне к нему заявился Марк со своими неясными подозрениями и невразумительными россказнями про исчезнувшую Тамару, Сережа было отмахнулся. А, ерунда! Старуху Васильеву он тоже знал – кто ж в городе не знал «безумную Тамарку». Она бродила по улицам с вечной сумкой на колесиках, совершенно пустой на вид, и что-то мрачно бормотала себе под нос.
Сережа пошел по стопам своего отца, работавшего с Шохиным-старшим, так что Марк не зря отправился именно к нему. Марк не стал вдаваться в подробности и умолчал об Айвазовском, сказав только, что у Тамары находится одна музейная вещь, которую хорошо бы забрать, а старуха куда-то провалилась. И вот вам, пожалуйста! Шохин в реанимации, дом обыскивали – что-то тут не так. Из местных никто в здравом уме не подошел бы к дому Шохиных ближе чем на километр, значит…
Сережа первым делом поехал к Шохину в больницу и только покачал головой, увидев живописную наружность Марка:
– Ничего себе! Эк тебя угораздило!
– Да ладно. Жив, и слава богу.
– Ну, рассказывай, во что ты меня втравил.
Марк поморщился:
– Мне не хотелось бы тут говорить. Ты пообщайся с Александрой, хорошо? Она расскажет.
– Ох, развели вы тайны мадридского двора!
– А ты потом зайди, ладно, когда узнаешь подробности по ограблению? Я пойму, взяли что или нет. И про Тамару – не забыл?
Приехав к Шохину домой, Сережа обнаружил там мрачного сержанта, разъяренную Лиду и Вику почти в полуобморочном состоянии. Вику Сережа и раньше замечал – попробуй не заметь такую каланчу. Но что она делает в шохинском доме? Отправив сержанта осматривать сад, Сережа обошел разгромленные комнаты. Похоже, злоумышленник что-то нашел – третья комната была разворочена только наполовину. Или спугнули? Да нет, нашел. Кое-что Марк ему все-таки рассказал. Сережа поднял с пола старый коричневый тубус – пустой. Точно, нашел. Ну что ж, интересно, что будет дальше. Какое-то время у них есть…
– Откуда она взялась? Вика эта? – спросил Синельников, сурово глядя на Лиду.
– Ты у меня спрашиваешь?
– А у кого мне спрашивать?
– Ну, ты же его лучший друг.
– А ты кто?
Лида промолчала. Они сидели на кухне, отправив Вику спать. Лида нашла шохинские сигареты и курила, стараясь выпускать дым в сторону от Синельникова.
– В понедельник еще никакой Вики в помине не было!
– Откуда ты знаешь?
– Мы с ним… напились. Вдвоем. И ничего такого он не рассказывал.
– Шохин напился? Он же не пьет!
– Он пил все это время. После смерти матери. Думал, я не замечу. Из-за тебя, между прочим, пил.
– Синельников, я знаю все, что ты хочешь сказать. Я – дура, идиотка, эгоистка, стерва и последняя сволочь. Будем считать, что ты все это сказал, и я с этим согласна.
– Никакой Вики не было и в среду, мне кажется. Шохин заходил ко мне часов в пять вечера, такой же, как всегда. Я бы понял. Ну?
– Я не знаю.
Синельников ушел.
Лида зачем-то заглянула в комнату Вики – та спала, лежа прямо на покрывале и раскинув белевшие в полутьме руки и длинные ноги. Лида некоторое время рассматривала ее, потом вышла на крыльцо с очередной сигаретой. Она курила очень редко, но сейчас такая горечь наполняла душу, что сигаретный дым казался ей сладким. В саду было тихо и темно, только шумели от ветра деревья, и Лида вдруг вспомнила: точно так же курил на крыльце Марк, когда они впервые поругались из-за Патрика. Сидел, сгорбившись, одинокий и несчастный. И сейчас ее охватило странное чувство: призрак Марка, вызванный воспоминанием, словно слился с ней, и Лида уже не понимала, кто это страдает, кто предается отчаянию – она сама или Марк?
Вдруг где-то вдалеке послышались звонкие голоса и смех проходящей компании подростков. «Это боги смеются, – подумала Лида. – Надо мной». И сама засмеялась, закрыв лицо руками. Она смеялась и смеялась, а в глубине темного дома Вика, которая никак не могла слышать этот горький, больше похожий на рыдания смех, открыла на секунду глаза и усмехнулась…
Шохина отпустили из больницы раньше срока под расписку. Длинная рана никак не хотела заживать, образовался свищ, ему разворотили полноги, и теперь он вполне мог соперничать шрамами с доктором Хаусом. Сериал Марк смотрел с удовольствием, но изображать хромого мизантропа не собирался, хотя удержаться было трудно – теперь-то он понимал, что такое постоянная боль. Но Марк видел – с Викой нужно срочно разбираться, иначе она доведет себя до психушки, а в больнице поговорить просто невозможно. К тому же ему не терпелось проверить свое предположение насчет картины. Нет, он был совершенно уверен, но вдруг! Мало ли. Уже в машине «Скорой помощи», на которой его везли домой, Марк понял, что погорячился. Но делать было нечего. Когда он с трудом дотащился до кровати, болело уже все, что только могло болеть.
– Вика! Помоги мне раздеться. Вика, черт побери!
Прибежала перепуганная Вика, а у него даже не было сил, чтобы извиниться за свой сварливый тон. Его раздражала и эта бесконечная боль, и собственная слабость, и несчастная Вика, которая суетилась вокруг, предлагая то поесть, то выпить чаю, то принести плед, то еще чего-нибудь.
– Уймись! – велел ей Марк. – Дай мне прийти в себя.
Она ушла. Марк постарался найти позу, в которой было бы не так больно, потом заснул. Когда проснулся, совсем стемнело. Он зажег ночник, позвал Вику – та прибежала в трусиках и маечке. Ночь уже, что ли?