— Тогда должны понимать и то, что квадрат пятьдесят на пятьдесят сажен — это достаточно большая площадь для размещения одной батареи — и уж тем более для того, чтобы эту батарею накрыть огнем. Уж лучше пусть они эти снаряды бросят на наступающие цепи.
— Хм. Конкретные предложения есть?
— Предложения? Предложений нет. Есть конкретный план, согласно которому мы и будем действовать. А умники из штаба пусть идут лесом и не мешают нам. Во всяком случае, я гарантирую, что толку от этого будет намного больше.
— И с чего начнем?
— На данный момент все, что могли, мы уже сделали. Поднимать ненужную шумиху — последнее дело. Поэтому выдвигаемся, — Шестаков раскрыл карту и показал на точку, — вот здесь устраиваем базовый лагерь и схрон. У нас уже набирается порядка десяти пудов взрывчатки да и остальное снаряжение. Пупок развяжется все это таскать на себе. А здесь нормально получится. Удастся перерезать железную дорогу, и в радиусе тридцати верст мы германцам всю обедню испортим. Только я сомневаюсь, что Макензен начнет переброску войск. Уж больно у него все основательно готовится, и это, несмотря на явную спешку.
— И что тогда? Ну, если он не станет заниматься переброской войск и сосредоточит свои усилия в районе Горлицы?
— А тогда, господин поручик, вы и господа из нашего штаба наконец узнаете, на что способно разведывательно-диверсионное подразделение.
— Ну, я уже видел нечто подобное.
— Вы о той батарее?
— Именно?
— Впечатляет, правда?
— Не скрою. Впечатление неизгладимое.
— Во-от. А теперь представьте, что это только цветочки.
— И что же вы намерены делать в этом базовом лагере?
— Как что? Дурака валять и набираться сил, — пожав плечами, беззаботно ответил прапорщик.
— И как долго? — не поддержав его веселья, поинтересовался поручик.
— А пока Макензен не начнет.
— И все же приказ командования звучит весьма однозначно.
— Кому отдан приказ?
— То есть?
— Приказ отдан мне или вам?
— Приказ отдан группе.
— Кто командует группой?
— Послушайте, Иван Викентьевич, мне бы очень не хотелось отстранять вас от командования.
— Сильвестр Петрович, как на духу. Несмотря на то что я из бывших революционеров, а вы из жандармов, вы мне симпатичны и даже нравитесь. Но прошу вас, не перегибайте палку. Здесь может быть только один командир, и, как вы сами заметили, это не вы. Значит, и ответ держать не вам, а мне. Отстранять же меня от командования… Не советую. Хотя бы потому, что я вам этого не позволю. Даже если мне придется пойти на крайние меры.
— Даже так?
— Я очень не хочу портить отношения с контрразведкой, потому что не имею желания заниматься выяснением отношений, вместо того чтобы воевать с врагом. Но и на поводу у тех, кто понятия не имеет, что такое диверсионная война, я не пойду.
— Ну что же. Командуйте. — Чирков сделал приглашающий жест, так, словно хотел сказать: и попробуй только обделаться.
Нет, он не отступил окончательно, он только предоставил прапорщику возможность действовать по своему усмотрению. А оценивать деятельность Шестакова будут по результатам. Ну что же, это целиком и полностью устраивало бывшего жандарма. А пока… Хм. А пока им предстоит очередной марш-бросок, причем с изрядно увеличившейся поклажей.
Обычное, в общем-то, явление. Подвода с тяжелоранеными, и бредущие за ней те, кто еще может двигаться самостоятельно. Если что и может удивить, так это то, что они так далеко отдалились от линии фронта. Ведь медсанбаты расположены куда ближе. Впрочем, чему тут удивляться, коль скоро там не успевают справляться с потоком раненых. Хорошо, если хотя бы сменят те обмотки, что накрутили санитары или боевые товарищи на передовой, и наложат нормальную повязку.
Наступление, а вернее, попытка прорвать русский фронт, продолжается уже весь день. Бой получился настолько ожесточенным, что передовые части несут существенные потери. Впрочем, они просто обязаны были стать весьма значимыми, но, слава австрийскому господу, русская артиллерия ведет весьма вялый обстрел. Что не может не радовать.
При виде легкового автомобиля с открытым верхом, сопровождаемого грузовиком, в котором были видны десятка полтора солдат, возница подал повозку к обочине. Видно же, что едет большое начальство, которому нужно уступить дорогу. А кто еще может передвигаться на автомобиле да при такой охране. Они бы еще и пулемет на крыше установили, передвигаясь в собственном тылу. Тем более что уже через пару верст начинается полоса, забитая войсками настолько плотно, что буквально ступить некуда.
— Ох, братцы, сдается мне, что большой осетр плывет в наши руки, — всматриваясь в приближающиеся автомобили, возбужденно произнес Шестаков.
— Неужто генерал? — приподнявшись в повозке, поинтересовался Рябов.
— Ну уж не гауптман, это точно. Приготовились, будем брать. Там солдат, как махорки у дурака, так что не расслабляться. Началов, Ильин.
— Я, — в один голос отозвались оба бойца.
— Приотстаньте. Тех, что на переднем сиденье, бейте наглухо. Офицеров на заднем берите живыми.
— Ясно.
— Вдвоем справитесь?
— Обижаете, ваш бродь, — самодовольно осклабился Началов.
— Добро. Рябов, Бирюков, Репин, надеюсь, помните, как нужно обращаться с гранатами. Между автомобилями разрыв сажен в тридцать, как только первый будет в пяти саженях от нас, дергайте шнуры. Поравняется, бросайте прямо в кузов грузовика. Остальным карабины не трогать, работаем «маузерами». Ну что, братцы, это вам не австрияков по окопам резать. Тут и сдачи получить можно.
— А надоело резать, ваш бродь, — сплюнув сквозь зубы, произнес в ответ Бирюков.
— И то верно, хочется кровушку по жилам разогнать, — поддержал его унтер.
— Ну вот и разгоним. Полная готовность, — подвел итог Шестаков.
Ему должно было очень сильно не повезти, чтобы он погиб вот здесь, на этой дороге. Нет, сам Шестаков очень даже мог погибнуть, но не Шейранов, который в настоящий момент держал его тело под контролем. Телепортационный имплантат совсем небольшой, размером всего лишь с колпачок ручки, и, чтобы кукловод погиб, нужно было его разрушить. Вероятность этого настолько мала, что, казалось бы, опасаться нечего.
Однако Шейранов почувствовал, как намокли его ладони. Конечно, можно сказать, что это реакция подопечного. Но это будет неправдой. Потому что тело сейчас полностью контролируется Шейрановым. Шестаков находится так глубоко, что даже не подозревает о том, что тут вообще происходит. Так что эти переживания и реакция тела — это все сам Сергей Федорович.