Шестаков в который раз осмотрел выстроившихся перед ним солдат, вглядываясь в их лица и стараясь найти в них следы сомнения или страха. Но бойцы стояли перед ним либо с каменными лицами, источающими мрачную решимость, либо с ухарским задором бесшабашных сорвиголов.
Они находились на просторном подворье заброшенного хутора. По какой причине его покинули хозяева, оставалось загадкой, но произошло это явно несколько лет назад. Ведущая к хутору дорога успела почти полностью зарасти, да и постройки выглядели далеко не лучшим образом.
Лично Шестаков склонялся к мысли, что тут была повинна какая-нибудь заразная болезнь, в результате которой погибло все семейство. Народ сейчас суеверный, да и медицина не так сильна, а потому это место все стараются обходить стороной. Причем настолько, что в сарае обнаружился плуг в полной комплектации и сохранности. В дальнем углу подворья стояла телега. Дерево подгнило, железо покрылось толстым слоем ржавчины, но все нетронуто. Это что же должно было так напугать крестьян, чтобы они не положили глаз на бесхозное?
Впрочем, выяснять причину Шестаков не собирался. Проклятий он не боялся, зараза же за несколько лет наверняка уже выветрилась. Зато это место очень подходило для того, чтобы загнать сюда весь их автопарк, в котором числилось уже двенадцать машин. Сюда же он привел свой отряд, собравшийся в паре десятков верст от хутора, чтобы в спокойной обстановке оформить соответствующие документы. Бойцы должны были предстать в образе украинцев, которых в австрийской армии было не так уж мало.
— Тот, кто идет со мной, два шага из строя.
Нда. Одно дело, когда ты видишь подобную картину в каком-нибудь фильме, под соответствующее музыкальное сопровождение. Такие сцены у Шейранова в свое время даже вызывали улыбку, настолько все выглядело наигранно и картинно. А вот здесь и сейчас, находясь в теле другого человека и прекрасно сознавая, что это не кино, он поймал себя на том, что к горлу подкатил ком.
И этих людей предали забвению! Плевать на то, по каким причинам началась война, плевать на царизм, революцию и все остальное. Как можно было предать забвению вот этих солдат, готовых сражаться, даже зная о том, что в конце их может ожидать страшная участь? Ну и что он может им сказать? Что можно сказать вот этим мужчинам, уже принявшим решение и готовым выступить навстречу судьбе?
— Спасибо, братцы! — едва не дав петуха и сглатывая ком, произнес Шестаков.
«Ч-черт! Как баба. Соберись. Им твои телячьи нежности и даром не нужны. А вот командир, уверенный в себе, очень даже не помешает». Мысленно обругав себя, Шестаков вздохнул полной грудью, расправляя плечи. Тем самым он словно хотел сказать, что с торжественной частью покончено и пора приступать к работе.
— По машинам!
На будапештский тракт они выехали уже через полчаса, после чего повернули на столицу Венгрии. Им предстояло совершить марш более чем в триста верст. А это вовсе не игрушки, учитывая уровень современной техники и то, что в отряде только четверо хоть что-то понимают в ремонте автомобилей. Это не считая его. Хотя водить машину в той или иной степени могли все. Подобное входило в программу обучения. Мало ли что случится за линией фронта.
Опасения Шестакова оказались вовсе не безосновательными. Уже через сотню верст случилась первая поломка. Через полсотни еще одна. А еще через два десятка одну из машин пришлось бросить, загнав ее в небольшую рощицу подальше от любопытных глаз. Конечно, ее можно было бы починить, эти автомобили вообще не представляли собой ничего особенно сложного. Во всяком случае, для Шестакова. Но при отсутствии запасных частей ремонт оказался невозможен.
Колонна остановилась в предместьях Будапешта, встав на постой по всем существующим правилам. Командир прибыл к коменданту и вполне официально зарегистрировал прибытие своей полуроты. После чего попросил о предоставлении двух суток для приведения в порядок автомашин, ввиду длительного перехода.
Старшего лейтенанта Хайека здесь помнили. Так что разрешение он, разумеется, получил. Автотранспорт вообще требовал постоянного обслуживания и ухода, а уж после столь длительного перехода и подавно. Помощник коменданта, памятуя о тесных отношениях, даже высказал предположение по поводу того, что они могли бы вечерком посидеть в ресторане. На что Хайек с радостью согласился. Разве только решил прокатиться в Эстергом, для чего и попросил сделать соответствующую отметку.
Но сначала арсенал. Ведь технику можно обслужить и после того, как груз разместится в кузовах автомобилей. Как говорится, одно другому не помеха. Опять же это не вызовет никаких подозрений, потому что подобная практика была абсолютно нормальной. Ну и что с того, что на фронте русские пытаются прорвать фронт. Не в первый раз. Это не повод для того, чтобы что-то менять. Тем более до фронта отсюда добрых триста километров.
Все верно. Военное командование не спешило сообщать о своих неудачах. Впрочем, за прошедшие сутки что-то могло и поменяться. Нашелся какой-нибудь умелый командир и организовал грамотный контрудар. Как это, собственно говоря, уже имело место в кампанию четырнадцатого года. К сожалению, отдалившись от линии фронта, Шестаков утратил доступ к достоверной информации.
— О-о, кого я вижу! Клаус, ты какими судьбами в наших пенатах? — Заместитель начальника арсенала капитан Леманн поднялся из-за стола, приветствуя своего товарища по недавним попойкам.
В прошлое посещение Будапешта, как только Шестаков определился с новым направлением своей деятельности, он приложил некоторые усилия к укреплению знакомства с кем-нибудь из офицеров арсенала. И капитан оказался как нельзя кстати. В качестве закрепления дружбы Шестаков подарил Леманну трофейный «маузер», чем заслужил искреннюю благодарность и преданного друга.
— На этот раз по сугубо служебным, Рихард, — вздохнув, ответил Шестаков, изображая явное разочарование. — Отпуска мне теперь долго еще не видать.
— Старший лейтенант?
— Ну так… — изобразил смущение Шестаков, — неделю как присвоили.
— Поздравляю. Не надумал еще? Я насчет того, что могу поспособствовать…
— Брось. Я, конечно, могу сожалеть о прошедшем отпуске, но мое место там, на фронте.
— Слушай, а как там вообще? Тут, знаешь ли, разные слухи ходят.
— Как сейчас, не знаю. Но двое суток назад русские прорвались на Дукельском перевале и спустились в долину.
— Вот, значит, как?
— Именно, что так. А перед началом наступления их партизаны напали на штаб Третьей армии и перебили чуть не все командование, собравшееся на совещание.
— А я думал, что это вранье.
— Про налет на штаб не поручусь, может, и враки. Русским партизанам что только не приписывают. Они, оказывается, еще и печень у живых младенцев поедают, чтобы злее в драке быть. Но насчет прорыва фронта правда. Собственно, по этой причине я и прибыл. Вот.
На стол капитана легли приказ командующего Восточным фронтом и доверенность на получение вооружения и боеприпасов. Капитан взял их в руки и внимательно ознакомился. Шестаков только мысленно ухмыльнулся, ну не капитану устанавливать подлинность этих документов. Работу Елки мог опознать только эксперт, каковым Леманн не был, по определению.