— Кого там несет? — послышался не особо громкий оклик часового.
— А ты что же, устава не знаешь, солдат? Это что еще за окрик? — спокойно и уверенным голосом человека, привыкшего отдавать команды, произнес Шестаков.
Но выкрикнуть положенную по уставу фразу растерявшийся солдат уже не успел. Продолжавший движение подпоручик приблизился на достаточное расстояние и, вскинув «наган» с глушителем, нажал на спуск. Часовой опрокинулся на спину, царапая руками грудь и скребя ногами землю. С пробитым легким особо не покричишь и не постонешь, тут бы хоть раз вдохнуть.
Калитка, забранная все в ту же колючую проволоку, закрыта на простой засов. Просунуть руку, оттолкнуть его, и проход свободен. Теперь дальше, к двери в саму караулку. Шестаков дернул ее. Закрыта. Надо же. Вот уж чего не ожидал, так это того, что в этом месте будут придерживаться требований устава караульной службы.
— Чего тебе, Ганс? — послышался недовольный голос солдата, охраняющего дверь в караулку и, как видно, обращающегося к часовому.
Говорит на немецком. Уже легче. Хотя, признаться, лучше бы дверь была открыта. Потому как может ведь и не получиться. Он подал знак бойцам приготовиться атаковать противника через окна. Не хотелось бы, потому что на окнах решетки и шум поднимется однозначно. А тут ведь от одного лагеря до другого рукой подать. Они вообще чуть не в ряд выстроились, на отдалении в несколько сот метров.
— Открывай, — прикрыв рот ладонью, чтобы хоть как-то изменить голос, произнес подпоручик.
И… послышался звук отодвигаемого засова. Вот уж спасибо, так спасибо. Хоть бери и в живых оставляй. Но…
Шестаков выстрелил ошалевшему солдату прямо в лицо, после чего переступил через упавшее тело и вошел в тамбур. Еще одна дверь. Ну, это понятно, морозы здесь зимой серьезные, поэтому без такого тамбура никак. Но вторая дверь не заперта. Так что он без труда попал в довольно просторную комнату, где за разговорами коротает время свободная смена.
— Никому не двигаться, — отсекая пирамиду с винтовками от личного состава и наведя на них «наган», приказал Шестаков.
Рядом с ним встали еще двое бойцов с «наганами» на изготовку. Начальник караула, капрал, довольно крепкого сложения, дернулся, попытавшись извлечь из кобуры револьвер, и тут же получил пулю. Играть в благородство Шестаков не собирался, это война, поэтому бил наповал. Словом, никто капралу уже не поможет. А нечего было дергаться, глядишь, и дожил бы до старости.
Уже через пять минут весь караул под конвоем был препровожден в карцер, благо тот был достаточно просторным и сумел вместить в себя весь личный состав охраны. Правда, перед этим партизаны выпустили из камер пятерых ошалевших русских офицеров. Впрочем, те попали туда вовсе не за побег или еще какую серьезную провинность. Причина была банальна и стара, как мир. Господа офицеры слегка перебрали пива, а может, и не пива вовсе. Словом, амнистия, чего уж там!
Убедившись, что с охраной полностью разобрались, Шестаков в сопровождении десятка бойцов направился к бараку Столетова. Он, конечно же, доверял полковнику, но мало ли, как все могло обернуться. Он же сказал, что не будет ставить никого в известность, так что реакция на появление австрийского офицера могла быть самой непредсказуемой. Словом, присутствие тех, в ком абсолютно уверен, никогда не помешает.
В указанном бараке не спали. Оказывается, момент атаки лагеря для обитателей этого помещения вовсе не был тайной. Просто по здравом размышлении господа офицеры решили не крутиться под ногами у партизан, дабы не испортить им обедню. Все прекрасно осознавали, насколько важна скрытность. Именно что все. Как Столетов этого добился, угрозами или просто собрал под своим крылом верных единомышленников, Шестаков так и не узнал, но его прихода ждали все обитатели барака, хотя и не толпились в проходе.
— Здравия желаю, господин полковник. Господа офицеры, двадцать три, двадцать пять, — взглянув на часы, закончил Шестаков.
— Здравствуйте, господин подпоручик.
При этих словах полковника Шестаков привычно рассмотрел целый ряд недовольных и даже откровенно презрительных взглядов. Еще бы, это его бойцы были одеты в маскировочные комбинезоны, он же щеголял в форме австрийского офицера. Просто она куда предпочтительнее, чтобы ввести в замешательство часового. Господи, вот интересно, когда они уже избавятся от этого своего чистоплюйства.
— Я так понимаю, все кончено? — уточнил полковник.
— Восемнадцать убитых, остальные заперты в карцере. С нашей стороны потерь нет, периметр контролируем полностью. Если вы готовы взять все в свои руки, я подаю сигнал автоколонне на выдвижение.
— Да. Пожалуй, время пришло.
Шестаков бросил короткий взгляд на Началова, и тот, прекрасно поняв смысл, тут же направился на выход, извлекая на ходу фонарик. Уже через какие-то десять минут, или даже меньше, колонна из одиннадцати автомашин, груженная оружием, въедет на территорию лагеря.
А самому подпоручику оставалось только отойти в сторонку и, как говорится, не отсвечивать. Все, что мог, он уже сделал. Остальное для него — просто темный лес. Ему и полуротой, по современным меркам, едва удавалось командовать, что уж говорить о батальоне, полке и уж тем более, не приведи господь, о чем-то более масштабном.
А вот полковника перспектива командования соединением, грозящим разрастись до целой армии, похоже, ничуть не пугала. Он вообще производил впечатление человека, оказавшегося в своей стихии. Рыба в воде. Да, именно это выражение отражало представшую картину лучше всего.
Как Шестаков ни ожидал начала активных действий, их так и не последовало. Разве только четверо обер-офицеров по приказу полковника направились в помещение лагерной канцелярии. Как понял подпоручик, их интересовали лагерные списки. Остальные офицеры продолжали находиться на своих местах, ожидая распоряжений. Вокруг стола, посредине прохода, собрались десятка два полковников, о чем-то переговариваясь и уточняя. О чем они говорили? Шестаков, конечно, с удовольствием наблюдал за тем, как работали профессионалы, но влезать в эту мудреность даже не думал.
— Иван Викентьевич, не распорядитесь, чтобы принесли сюда заказанные мною канцелярские принадлежности? — едва раздались звуки автомобильных двигателей, попросил Столетов.
— Началов.
— Слушаюсь, ваше благородие.
И эдак четко, как на плацу, ладонь к обрезу фуражки, которой сейчас на голове вообще-то и нет, вместо нее капюшон маскировочного комбинезона. О как! Обидно стало уряднику за свое благородие, которого вот так, невзначай, оттеснили в сторону. Да еще и бросают всякие разные неприятные взгляды. Вот и продемонстрировал с эдаким вызовом.
Нет, все же бюрократию из армии изжить невозможно в принципе. Непосредственное ведение боевых действий — это уже итог, которому предшествует долгая и кропотливая работа. А начинается она с подсчета сил и средств, имеющихся в распоряжении командира. В данном конкретном случае командирам предстояло составить списки личного состава. Вот для этого каждому из них и вручали писчие принадлежности.