И пусть жизнь моя оборвется, как нить!
Ты же иди и не вздумай меня вспоминать….
Невольно захотелось снова провести рукой по струнам, подводя итог такому одностороннему совещанию. Но Саша прекрасно понимал свою жену. Он действительно все это нелегкое время провел в компании с огненной водой. Осознавая, что супруга, как никто другой, нуждается в его поддержке, он продолжал жалеть только себя, заливая горе спиртным. Каждый раз при встрече взглядами он чувствовал, что ей необходима помощь, но при этом не мог произнести ни слова. Мир, который они вместе так усердно сооружали, рухнул сорок дней назад, а постараться хотя бы собрать раздробленные кирпичики в кучу, Саша не соизволил, частично понимая, что на развалинах нового счастья уже не построить. Но это была всего лишь его слабость. Слабость духа и разума, не позволяющая принимать правильные решения. Все, что требовала сейчас от него эта слабость, так это безвольно терпеть одиночество, не прекращая оплакивать себя в большей степени, чем мертвого сына.
Вздрогнул кухонный стол, испугавшись предсмертного возгласа гитары. Учтиво разлетелась по всему полу щепа, а в руке остался лишь одинокий гриф, опутанный стальными нитями обезумевших струн. Откинув останки инструмента в сторону, Саша поднялся с пола, прихватив с собой бутылку спиртного, и, пошатываясь, направился в прихожую. Схватив беспечно лежащие на полочке ключи от машины, он уверенно вышел из квартиры, даже не пытаясь прикрыть и без того возмущенную дверь.
Изрядно покрытый пылью автомобиль уже успел соскучиться по своему хозяину. И когда ключ в замке зажигания совершил свои заветные пол — оборота, пожилая белая "Тойота" сначала фыркнула, приходя в себя, а затем радостно и нежно заурчала, ожидая приключений. Шесть небольших стаканчиков поршней, построенных в один ряд и договорившихся между собой о последовательности действий, резко выпнули автомобиль с парковки, и теперь он несся по городу, ослепляемый мельканием только что проснувшихся уличных фонарей.
Кладбище расположилось совершенно в другом конце города, но добраться туда удалось довольно быстро. Недолго проведя поиски почти свежей могилы среди многих других, Саша перешагнул через невысокую железную оградку и уставился в еле обозримый силуэт на фотографии.
— Привет, малыш! — произнес он, присаживаясь на корточки. — Ну, как ты?! Наверное, много людей сегодня было?! И бабушка с дедушкой…, и мама… Ты…, ты… — мужчина хотел что‑то добавить, но его мысли почему‑то разом перепутались, и он лишь прикоснулся к одному из искусственных цветочков, покрутив его между пальцев. — Красивые!.. — заключил он, разглядывая лепестки. — Как ты прям!.. А я вот…, — он приподнял емкость с водкой, демонстрируя ее фотографии, — пью!.. Ты прости меня, пожалуйста!.. Мама не смогла простить, но хоть ты прости!.. Ты не грусти без нас… Господи!.. — Саша скривил лицо и горько заплакал. — Тебе же там страшно одному!.. А я даже, — он похлопал себя по карманам, — конфетки тебе не принес, сына!.. Прости, прости, что папка у тебя такая сволочь! Прости, пожалуйста!.. — продолжал мужчина всхлипывать, при этом большими дозами поглощая спиртное. — А знаешь что?! — вдруг почти весело выдал он, поднимаясь над горбиком глины. — Потерпи еще немного!.. Минут двадцать!.. И мы поиграем…. Хочешь в футбол, а?! Или лучше в войнушку?! Да, точно, в войнушку!..
Довольно быстрым и уверенным шагом Саша вернулся к автомобилю. В этот момент в голове мужчины происходили сложные эмоциональные процессы, не позволяющие холодным мыслям обратить на себя внимание. Включив в машине музыку, он допил остатки спиртного и закурил, улыбаясь под легкий, доносящийся из динамиков блюз. Слабость, завладевшая разумом мужчины, сладостно и весело пожирала его изнутри. Но этот жор еще можно было остановить, если бы сейчас, когда из окна вылетел мерцающий окурок, кто‑то постучал по крыше автомобиля и попросил закурить. Такая встреча непременно переключила бы мозг с эмоционального всплеска на, пусть и слабые, мыслительные процессы. Но, видимо, у кого‑то там, наверху, и на этот счет были свои планы, поэтому, закрыв окно, Саша без раздумий утопил педаль газа.
Прокрутились на месте колеса задней оси автомобиля, поднимая высоко вверх облака пыли. Стрелка тахометра непонимающе затряслась, а соседствующая с ней весело улыбнулась. В какой‑то момент в свете фар мелькнул полосатый жезл патрульного, но он лишь раззадорил Александра.
Белая иномарка неслась по ночному городу, подгоняемая звуком сирены, но водитель уже точно решил, что тормозить не придется. Выбрав более безлюдный участок проезжей части, он с еще большим упорством надавил на педаль акселератора и резко направил "Тойоту" в сторону какой‑то пятиэтажки.
Проломив хрупкое чугунное ограждение палисадника, иномарка взбудораженно подпрыгнула, а, затем, не заметив под собой смены покрытия, впечаталась в бетонную стену дома. Металлический шарик крохотного размера, находящийся в трубке электромеханического датчика, получив достаточно серьезный инерционный заряд, с легкостью преодолел сопротивление удерживающей пружины и замкнул контакты, передавая сигнал в салон автомобиля. Несмотря на непристегнутый ремень безопасности, пиропатрон, множество лет покоящийся в глубинах рулевого колеса, со скоростью света получил разряд электрического тока. Разорвавшись, он выпустил ядовитый газ "азид натрия", который разом наполнил спящую подушку безопасности, бросив ее навстречу безвольной голове водителя. Ошеломленная таким происшествием "рядная шестерка", совместно с коробкой переключения передач, под действием непреодолимой силы, сминающей кузов автомобиля, постаралась спрятаться под машиной, избегая возможности причинить какой‑либо вред человеку. И лишь старомодная пластиковая приборная панель, напугавшись столь неординарной ситуации, соскочила со своего заветного места и изуродованным острым углом вцепилась в руку Александра, разрывая его плоть. К тому времени мужчина уже не чувствовал боли, так как еще секунду до этого лишился сознания и уже стоял на пороге какой‑то ярко — освещенной комнаты, крепко обнимая своего малыша. Из глаз мужчины струились слезы, а у ног тем временем лениво прокатился небольшого размера мячик, неведомо как покинувший заднее сидение автомобиля….
* * *
Эх, как же иногда неприятно переходить из одного мира в другой. Выпутываясь из объятий морфея, разум зачастую продолжает существовать в двух различных плоскостях, перемешивая эмоции. Особенно это неприятно, когда, потрясенный увиденным сном, ты встречаешь перед собой другого человека. И ладно, если он родной и близкий тебе. Тогда можно и поделиться своими эмоциями, переживаниями, посмеяться вместе, если приснилось что‑то веселое, или долгое время обсуждать негативную картину. Но что делать, когда тебя застают врасплох?! Как быть, когда по твоим щекам пробегают ручейки слез, и, широко раскрыв глаза, ты видешь перед собой чужого?! При этом ты и сам не понимаешь, что заставило тебя заплакать, а ему это и вовсе не интересно. Он принял для себя лишь сам факт этого, а тебе придется просто с этим мириться и не более….
Сейчас, когда вошедший в комнату доктор менял Грешнику капельницу, я чувствовал себя крайне скверно. Во — первых, то, что я увидел во сне, меня долгое время не хотело отпускать, и слезы лились сами собой. Во — вторых, сам факт, что меня застали в таком виде, начинал раздражать. А в — третьих…. А что в — третьих?! Да пошло оно все к черту!.. И этот доктор туда же!.. Иди они все к черту! Плевать с высокой колокольни я хотел на его мнение! Пусть он пялится себе на здоровье, пока оно позволяет. А то ведь могу и лишить его этого самого здоровья, как за здрасьте!..