– Ты, Юра, как в том анекдоте… – начал Вадим. Но Маэстро не стал слушать. Он пошел было, но вернулся.

– А зачем ты оставался? – спросил его Вадим. Он закрыл одно плечо и подставил солнцу другое и часть спины. И все остальные пытались загорать и одновременно не замёрзнуть, потому что любая часть тела в тени тотчас покрывалась мурашками.

– Априле – нон ти скоприре, – почти по складам произнес Взоров, и Чембарисов повторил за ним:

– Ти скоп-ри-ре. Не очень-то раздевайся в апреле. Древнеримская поговорка.

– Опять за своё? – спросил его Взоров.

– Зачем ты оставался? – спросил Вадим, напирая на «ты». – Ведь новой телеметрии не будет до одиннадцати часов.

Маэстро пожал плечами. Даже тут, у стены гостиницы в голове его потрескивало, как в комнате управления полётом, и звучали разные голоса: «Прохождение сигнала… двадцать пятый, я восемнадцатый… слушаю вас, восемнадцатый…» Но теперь, среди этих блаженно жмурящихся фигур он не смог бы объяснить толком: для чего ему было нужно оставаться? Он скорее по-иному поставил бы вопрос: зачем было нужно уходить? И потому он спросил безо всякой связи с предыдущим:

– А что на комиссии было?

– Ну, что. Обычное, – сказал Вадим. – Доклад технического руководителя. ЭСПэ повыпендривался. «Стрелять не хочется, стрелять надо», – произнес Вадим измененным голосом, отдаленно походящим на голос Главного конструктора. – Председатель по-обычному вопрошал: «Какие будут суждения, замечания, предложения?» А потом опять Главный выступил: «Программа предварительной отработки завершена с положительным результатом… В связи с этим выношу предложение выводить ракету и станцию на стартовую позицию и проводить полёт по заданной программе».

И хотя Вадим говорил все это безразлично шутливым тоном, Маэстро опять почувствовал, как немножко заныло внутри, как бывало с ним во время торжественных объявлений по радио о новой победе в космосе, как было совсем недавно в комнате управления полетом.

– А Славка учудил. Какой-то генерал спросил: «Во сколько старт?» Кто-то ответил: «В семь тридцать восемь по-московскому». «А точнее?» Тут заминка. Главный: «Есть тут баллистики?» Баллистики встали: «Точное время в полетном задании…» Тогда Славка поднялся орёл орлом, по орлиному посмотрел и говорит: «Семь часов тридцать восемь минут, сорок одна и двадцать пять сотых секунды…» И сел. Жаль, кинокамеры не работали. Картиночка была.

– Априле – нон ти… – начал было Чембарисов.

– Ох…, – вздохнул Взоров, – научили на свою голову. Ты хоть знаешь, что такое «Априле», как ты говоришь?

– Я знаю, что июль в честь Юлия Цезаря, – заулыбался Чембарисов, – а январь – Янус, что значит двуликий.

– Апрель – согревающий солнцем, – сказал Вадим, – только не очень-то оно греет. Ну, ты идешь? – спросил он Маэстро, который, видимо, раздумал идти и расстёгивал ковбойку.

– Не хочется, – по-обычному мягко ответил Маэстро. – Что же вы раньше не сказали? Я совершенно не возражал…

– Тогда не нужно было, а теперь нужно.

– Пошли, пошли, – кивнул Взоров, застегивая рубашку и куртку.

Они двинулись по безлюдному шоссе в сторону МИКа, только Чембарисов забежал дорогой в прохладный вестибюль гостиницы, чтобы вручить дежурной первые тюльпаны. Но на столе у дежурившей Лены, розовой после сна и умывания, стояли в банке из-под компота точно такие розовые и желтые тюльпаны с мясистыми изогнутыми листьями и короткими корешками. А рядом с ней, на диване сидели ответственные за носитель, у которых всё уже было позади. Теперь, после удачного выведения, они могли шутить, смеяться, дарить цветы девушкам или, забравшись на попутную машину, поехать в город, в кафе «Луна» и там, сидя за столиками, уставив их обычным ассортиментом: салатом из консервированных овощей, шницелями, тева-кебабами или чем-нибудь ещё, тянуть через соломинку «Темную ночь», составленную из кагора, «Гамзы» и слабых следов коньяка.

– До вечера, – сказал Чембарисов и улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ.

– Счастливо. Не хлопай дверью.

И когда он торопливо догонял ребят, мимо него пронеслись легковые машины, и в одной из них он увидел резко очерченный профиль эСПэ.

Глава 6

В комнату оперативного руководства входили теперь только по вызову. По этому и по деловой озабоченности, по выражению лиц окружающих было видно: случилось ЧП. С расчетами, графиками в руках прошли баллистики, промелькнул ведущий Лосев. Остальные слонялись по коридору, чувствуя себя позорно беспомощными. В самом деле, что теперь делать? Здесь не НИП. Это – стартовая площадка. Они сделали свое дело. Им теперь загорать и воспринимать, не вмешиваясь, впитывать и переживать. Всё теперь там, на пункте управления. Правда, есть и тут НИП, в десятках километров от старта со своими задачами на выведении. А основное там, на пункте дальней радиосвязи.

Хотя стоявшие в коридоре не информировались о ходе работ, но бесперебойно действовал беспроволочный коридорный телеграф. И было известно, что станция прошла уже полтора витка. Затем был старт с околоземной орбиты. Уставки программных разворотов были отработаны, станция развернулась и выдала уводящий импульс, но неполный: двигатель самопроизвольно выключился. Следом за этим начались остальные неприятности.

Сеанс закладки уставок на первую коррекцию не прошёл. А стало быть: прощай вся задуманная программа, хотя наивно, конечно, выглядело желание первым пуском, с неотработанным добавочным блоком попасть в эфемерную точку либрации. Через час видимость Центра закончится, но до сих пор телеметрия с безразличием истукана лишь подтверждала, что часть уводящего импульса была недоработана.

В принципе на ТП могли вообще ничего не сообщать. Не их дело. Есть Центр управления полётом, это его заботы, и все после выведения возлагалось на него. Но Главный был на ТП и Госкомиссия, а потому всякая информация передавалась и сюда. Когда Лосев вышел в коридор, его окружили: «Ну, что? Как дела?» А дел-то, собственно, никаких не было. Существовали гипотезы. По одной из них случилось невероятное: в облаках, в атмосфере в ракету попала молния. Бортом это было воспринято суммой противоречащих команд, и в результате бортовой вычислитель отказался их воспринимать, уставки не проходили, а видимость НИПов вот-вот закончится. А потому было поручение – сформировать такую программу, чтобы извлечь максимум возможного. Времени на всё это мероприятие было ровно полчаса. Но когда пофамильно поименованные члены комиссии заперлись в конференц-зале, кто-то с грохотом начал ломиться в дверь.

– Что за черт? – с угрозою сказал Лосев. – И тут покоя нет. Кого несёт?

Открывать дверь отправился Славка, младший по чину. В коридоре стоял Маэстро. Славка хотел, было, захлопнуть дверь, но Вадим его остановил:

– В чём дело?

– Есть вариант, – облизывая губы, сказал Маэстро.

– Ты хоть в чём дело слышал?

– Слышал.