"Боря, – гласила записка. – Просим вернуть ключ".
"Забеспокоились, шустрики", – подумал Мокашов. Он взглянул на часы: пять тридцать – конец рабочего дня. Ключ от сейфа, где хранились часы и шахматы и куда он запер, уходя на совещание, секретный портфель, был у него в кармане.
– Выйти можно? – спросил он Воронихина.
– Отпрашивайтесь у председателя, – кивнул тот на зама.
Бушуев говорил стоя, он был в рубашке с короткими рукавами, а на спинке стула висел его красивый, немнущейся пиджак.
"Нехорошо получилось", – подумал Мокашов, представив, как они крутятся перед сейфом, не зная, как открыть.
Шахматы и часы почему-то хранили в сейфе. Сберегая, наверное, от посягательств других. И куда бы ни переезжала группа, за ней по традиции перемещался тяжелый металлический сейф. Хранили в сейфе еще магнитофон с записями симфоджаза, оставшийся от тех времен, когда в отделе был красный уголок, и ответственный за него Чембарисов крутил в нем музыку в обеденный перерыв. Ещё в нем хранилась пузатая коньячная бутылка с автографами на этикетке: Главного, замов и прочих известных людей. Бутылка была исписана на юбилее Викторова.
"Забегали, шустрики, – подумал Мокашов. – Ничего, как-нибудь переживут".
Однако когда с ориентацией закончили и делать ему практически было нечего, он отпросился с совещания и коридорами пошел к себе, на четвертый этаж, в комнату теоретиков. В комнате было пусто. Только за столом у окна сидел аспирант Тумаков со своим рыжим приятелем, играя в нарды. Уходящее солнце высвечивало зелень берез и сосен, и слабый ветерок доносил в комнату слабый смолистый аромат.
– Тебе просили передать, – сказал Тумаков, – что разрывают с тобой всякие отношения.
– Это ужасно, – улыбнулся Мокашов. – Кто и кто?
– Маэстро и Вадим.
– А ты, дитя мое?
– Ещё не решил.
– Спасибо тебе.
– Ну, что постановили? – спросил Тумаков с нескрываемым любопытством.
– Решили сделать ставку на талантливых людей, – роясь в столе, ответил Мокашов. – Тебе ради эксперимента решили доверить сектор таких же, как ты, бездельников. Для поощрения разрешили порку…
– Пошел свистеть, – разочарованно произнес Тумаков и углубился в игру.
Горячка с весами продолжалась несколько дней. Сокращали веса, как могли. В конце концов по ориентации всё уперлось в изменение ТЗ на приборы.
– Занимайся только ТЗ, – предупредил Мокашова Вадим.
– Смотри сколько листов годится, – радовался Мокашов, просматривая составленное несколько дней назад, но уже устаревшее ТЗ.
– Вадим, подемпфируй телефон. У тебя это здорово получается.
Звонили ведущие, начальники других подразделений, перехлестывающихся с отделом Викторова во взаимных документах. Но разговор у Вадима был прост:
– Нет, – отвечал он. – Если остронаправленная связь, все переделывать. Не будет, не надо… Что? Горит режим?… Хорошо горит?… Нам нужно знать: танцы или пение… Не выйдет. Почему?… Вы для нас не начальник… Звоните. Всё, что прикажет начальство, выполним…
Но звонки через отдельское начальство не проходили. Потому что кому, как не ему, было положено знать, чем занимались сейчас Мокашов и Вадим.
– У вас правая система координат? – входил как обычно Взоров.
– Правая, – отвечал Вадим.
– А у них? – имея в виду смежников, не отставал Взоров.
– Тоже правая, – кивал Вадим.
– Нет, – не поднимая глаз от документа, лежащего перед ним, вмешивался Мокашов. – У нас правей.
В комнате стоял обычный кавардак.
– У тебя нет чего-нибудь по интегральным уравнениям? – кричал из своего угла Тумаков.
– Что тебе?
– Все, от нуля до упора.
Вошел Воронихин, постоял, словно вспоминая, зачем зашёл, спросил Мокашова:
– Вы занимаетесь ТЗ?
– Да.
– Нужно отпечатать их до конца дня. Отнесите в машбюро главного здания. Там будет удобнее исправления вносить. К концу дня соберем там, в комнате для совещаний всех заинтересованных.
– Я не успеваю. Надо бы, чтобы переписали листов пять старого ТЗ.
– Вы идите в главное здание, а я позвоню в проектный отдел, чтобы вам помогли.
В комнате совещаний главного здания Мокашов уселся за стол и разложил листы. Спустя некоторое время в комнате появился Аркадий Взоров. Они поздоровались:
– Здравствуй, коллега.
– Здравствуй, Боря; это тебе помощница. Что-то переписать?
– Да, – согласился Мокашов, взглянул на девушку, пришедшую с Взоровым, и удивился: не каждый день встречаются такие девушки.
Девушка подняла глаза, взмахнула ресницами, покраснела, и изумленно-радостно взглянула на него. Он её узнал – Леночка, похорошевшая, модно одетая и постриженная… Давно её не встречал. Слышал, она – натуральный колобок. И от бабушки ушла, и от дедушки ушла, да, в чуть ли не в Институт Прикладной математики. Мол, открылся необыкновенный талант. Говорили так, а, выходит, болтали попусту. А как посмотрела она. Никто на него так не смотрел. Инга не смотрела совсем. Встретившись как-то, сделала вид, что не заметила. Да, он и сам её избегал теперь. А Леночка смотрит, точно он – её открытие. Он преднамеренно сухо сказал:
– Садись и начинай с этого листа. Переписывай один к одному.
– Я пошёл, – попрощался Взоров и странно взглянул на него.
– Салют.
Неловко заставлять переписывать этакую красавицу. Хотя машинистки те же переписчицы, просто к этому привыкли.
Зазвонил телефон. Он не стал поднимать трубку. К чему? Звонок вряд ли его касался. Леночка грациозно потянулась. “В ней что-то кошачье”, – подумал Мокашов.
– Вас, Боря.
Кто мог найти его здесь?
– Борис, – радостно слышалось в трубке, – неуловимый, еле тебя нашёл.
Кто это? Палец, Пальцев?
– Алло. Ты в отпуске был?
– В каком там в отпуске?
– Бросай всё, и дунем в Яремчу, к Левковичу, на семинар. Совместим приятное с полезным.
К Левковичу – будто из прошлого. Он разыскал тогда в библиотеке статью Левковича про суперпузыри. Когда это было?
– Палец, пойми, мне действительно некогда. А где эта Яремча?
– Карпаты. Поверь, старик, лучшее место для отдыха, и у меня там директор знакомый.
Пальцев словно с неба свалился, в своей обычной манере:
– Теперь модно проводить семинары в неподходящих местах, точнее в самых подходящих для отдыха.
Леночка аккуратно переписывала. Затем пришёл Взоров. Он очень вежливо обращался с Леночкой и, оказалось, она – командированная, с группой важных персон из Москвы и, случайно услышав про Мокашова, напросилась помочь. Толком тогда Мокашов ничего не понял. Подумал, видно она теперь секретарём какого-то суперважного лица. Судя по обращению и в остальном. Ну, и на здоровье.