– Жене.
– Свисти. А почему фамилия не твоя?
– Желает остаться девушкой. И я её не виню. Да-да, – закричал вдруг Мокашов в трубку. – Ну, хорошо. Я позже перезвоню. Эй, мужики! Опаздываем. Галопом назад.
4
Народ стекался в зал. Рассаживались теперь иначе, чем перед защитой. Пустовали передние ряды. Зато последние были плотно заняты, народ даже стоял в проходах. Отсюда всё выглядело иначе. Не виден страдающий шеф, а лишь его алебастровое лицо, как на тех бюстах, что выстроились по пути к актовому залу в коридорах. И оставшиеся члены учёного совета рассаживались не за столом, а в рядах.
Вначале голос учёного секретаря был почти не слышен и лишён полётности, но шум стихал, и слова, брошенные в зал, становились громче.
– …Счётная комиссия произвела… было опущено тридцать пять бюллетеней…
– А шары? – прошептал Пальцев.
– В твоих репортажах.
– …Один бюллетень недействителен. «За» подано тридцать три, против один.
Раздались смех и аплодисменты: опять против один. Так всегда. И все повалили из зала. Шеф, внезапно покрасневший, с пятнами на лбу, раскланивался, и было заметно, что он невысок, хотя этого не было видно, когда он расхаживал среди плакатов.
– Куда ты пропал? – вынырнул сбоку Кирилл.
– Знакомься, Пальцев – известный журналист.
– Очень приятно.
– Ты обещал познакомить меня с Левковичем, – напомнил Пальцев.
– Сейчас познакомим.
– Какой Левкович? – замахал руками Кирилл. – Нам с тобой за подарком шефу, и в ресторан, и ещё цветы…
– А почему не заранее?
– Примета. Мог и не защититься…
Теплицкий подошёл с бумагой:
– Борис Николаевич, вы приглашаетесь с женой на товарищеский чай, – и поставил галочку. – Кирилл Ярославович, а что с подарком?
– Я предлагаю статуэтку голой женщины со словами: «Дим Димыч разбирается не только в науке, но и…» Затем вручить эту статуэтку, добавив: «…и в искусстве».
Коридорами и переходами они вышли в институтский двор.
– Берём такси, – продолжал Кирилл. – Берём два такси. А ты с Теплицким за цветами.
– Не мог ничего получше придумать?
– В машине и выясните отношения.
1
Сначала вошедших в ресторан спрашивали:
– Куда?
А отвечавшим: «На банкет», – добавляли: «К кому?» Это походило на пароль и отзыв караульных постов, на серьезную пионерскую игру, на передачу «Клуб знаменитых капитанов». Отвечавших: «К Протопопову», – пропускали в особый гардероб. Приглашенные раздевались в специальном отделе гардероба с раздвижными дверями и по деревянной винтовой лестнице с широкими полированными перилами поднимались на второй этаж.
Пока гостей было мало, они каплями ртути растекались по двустороннему балкону, выходящему одним боком к вестибюлю, другим – в пустующую ресторанную залу.
Наконец, метрдотель торопливой походкой пробежал к дверям, и начали всех пускать. Ещё через несколько минут вестибюль был полон, и Мокашову, наблюдавшему сверху за шевелящейся толпой, открылась «здешняя гидродинамика»: течения, источники и стоки. Он с интересом наблюдал за водоворотами.
В банкетном зале накрывали столы. Сквозь стеклянные непрозрачные двери доносились то стук, то звон, но никто пока не выходил из зала.
За спиной его стоял Невмывако. Он тоже скучал и жаждал разговоров.
«Стоит обернуться, и пойдёт неловкий, бодрый, а главное, никому ненужный разговор. «По Краснограду не скучаете?» Невмывако стоял, обернувшись в сторону лестницы, и со спины, с затылка, были видны его обвисшие щёки, которые опадали и раздувались, точно меха работающей машины. Кто-то пока невидимый поднимался по деревянной лестнице, ступени скрипели под ним. «Должно быть, Теплицкий».
Теплицкий сновал вверх-вниз с деловым и озабоченным видом. Он отказался от совместных действий и за цветами съездил один в зелёное хозяйство, по цветочным магазинам, на рынки и на вокзал. Зато теперь были видны его усилия – украшением зала была масса цветов.
Поблескивая лысой головой, по лестнице поднялся Левкович, и у него, как всегда, был взъерошенный и задиристый вид.
– Галстук – смерть женщинам, – вызывающе начал он. – Где вы его достали?
– Жена достала, – ответил Мокашов, конфузясь, хотя галстук «на всякий случай» обычно валялся в одном из ящиков рабочего стола.
– У него, – посмеиваясь собственным словам, вмешался Невмывако, – очень просто: он достал жену, а она всё остальное.
«Но куда пропали ребята? – думал Мокашов. – Где они?»
– В этом нет ничего особенного, – продолжил Левкович, взглядом он походил на птицу, – жена и не это способна достать. Случалось, жены доставали многое…
Свои загвоздки на защите Левкович объяснил просто:
– Перед советом, – пояснил он, – позвонили от Келдыша и попросили пропуска заказать. И этой самой, что сорвала в Яремче наш семинар. Я отбивался, как мог. Но, слава богу, всё обошлось. Не получилось у них на этой защите людей с навозом смешать.
И вот распахнулись двери залы. «К столу, к столу!» – раздались голоса. И Протопопов повел Левковича, как свадебного генерала, а остальные потянулись следом. Невмывако шёл с Мокашовым рядом и, не останавливаясь, говорил:
– Возвращайтесь, Борис Николаевич. Все возвращаются. Могу за вас похлопотать. Вы ведь завязывали, вам и развязывать. Хе-хе-хе.
А Мокашов почему-то подумал о важности первой волны разряжения, вторая волна шла значительно дольше и не решала ничего.
Посадили их в самом конце стола.
– Какая немилость! – возмущался Кирилл. – С таким же успехом могли и на кухне посадить!
– Крабы, – удивлялись рядом.
– А помнишь, – сказал Кирилл, – было время: в витринах одни только крабы и портреты вождя. Потом только крабы. Потом ни того, ни другого.
2
– Мода, – оправдываясь, сказал Протопопов, – по-человечески не можешь сесть, того и гляди где-нибудь лопнет.
– Выходит, вы не любитель узкого, – подхватил Левкович. – Смею заметить: скоро широкое будут носить.
– Вы прорицатель, Моисей Яковлевич! И как вам удаётся предсказывать?
– Да, действительно.
А на другом конце стола началась самодеятельность.
– Выпьем за тебя, – говорил Севе Семёнов, – за рядового аспирантуры, однако наука – не твоё. Бросай её, и хочешь – завгаром устрою или заведующим пресс-центром. Но извини, это кто?
Блондинка между Левковичем и Протопоповым соблюдала строгий вид. Была она не первого класса, и всё-таки ничего.