С постели к компьютеру. Человек стал всемирно мыслящим существом. Словно в сказочном магическом кристалле, на разновеликих экранах возникают перед ним события, лишённые расстояния. Я вспоминал Ричмонд-хайвей, где за стеклом окна снятой нами квартиры паучок сплёл свою ловчую сеть. Не красовался он в этом шедевре кружев, а прятался где-то в углу, в своём информационном центре, и нам доставляло удовольствие наблюдать через стекло его жизнь. И поневоле приходило в голову, что мы и сами теперь, пожалуй, собственно пауки всемирной информационной паутины. Она не только развлекает нас, но формирует и развивает наши склонности.
Компьютер для меня – глоток свежего воздуха, форточка в остальной открытый, хотя и до поры до времени скрытый от меня внешний мир. Его включаю я, проснувшись поутру, чтобы проверить почту и узнать новости. Теперь я даже себе не представляю, как бы выжил без него. В последнее время в голове у меня лишь: сайт, сайт, сайт. Я как бы заперт, в заключении, в его душной комнате, и хочется вырваться на простор.
Нет, не отдельные случаи, а целиком жизнь стала для меня имитацией. Впрочем, довольно юлить, и пора признаться, что она всегда за редким исключениями была у меня такой. Она была и остаётся имитацией в той или иной степени, порой удачной, и я себя в этом убеждаю, находя с кем-то сравнение, что я молодец в сравнении с ним.
Я удивлялся кажущейся простоте окружающего труда, который выполнялся просто, как рефлекс, и весомо оплачивался. В новой жизни я ушёл от всего этого и теперь вспоминаю прошлое с трудом кустарного золотоискателя, будни рудокопа с каторжной несправедливостью и надеждами, чьи крохотные проблески приходилось проверять и перепроверять. Как непохоже прошлое на нынешнее. Как несравнимо оно с гуманитарными увлечениями, которые заслонили всё.
Работа в конторе походила на недавно увиденную картинку: молодой белозубый чернокожий собирал деньги в метро. Он даже просьбами себя не утруждал, совал под нос пассажирам листок, исписанный каракулями, и собирал лепту, наверняка большую, чем весь мой личный теперешний законный доход.
Я плоть от плоти нашего общества. Мы поголовно научились имитировать буквально всё, даже лучшие чувства и мечты о справедливости. По сути дела, мы – выходцы тесных коммунальных квартир, но непременно хотели пройтись в колонне героев. Такая выпала нам судьба – жизнь без перспектив, но с непременной мимикрией творчества.
Пора подводить итоги. Я был имитатором бурной деятельности. Говорят, новичку поначалу в рулетку везёт. И мне пока повезло на новичка. Я в новом поиске и в новое бросаюсь, как в море, с головой. А что в итоге? Остаётся признать, что время моё ушло, и я и был, и есть ни кто иной, как с заглавной буквы Имитатор.
2
На ярмарку рабочих мест я попал с подачи Зевига. В большой и светлой зале расставлены подковой столы, за ними – представители агентств. На столах брошюры, постеры и какие-то списки, в которых они делают пометки, возможно, для излюбленных здесь опросов – surveys. Мой языковый советник Зевиг советует мне обратиться напротив, к Римме. И мы идём с женой и сыном к столам напротив, где представители очередной американской службы или агентства «пудрят нам мозги», точнее, ведут с нами привычные бесполезные для нас разговоры о том, что нужно десять лет проработать, чтобы получить медицинскую страховку. Словом, обычное, и мы уже отходим, наулыбавшись друг другу власть. И тут, услышав русскую речь, я оглядываюсь. Стоящая рядом с американками женщина похожа на подурневшую Генриетту. Она объясняет кому-то, не нам, а после и нам, но не о себе, а о работе.
Нам с неохотой, но ничего не поделаешь, приходится отвечать. Прикидываю про себя: «Она – не она?» Она представляет здесь программу для пожилых, восстановление навыков потерянной работы. И чтобы участвовать в ней, нужно первым делом записаться на приём у неё, что я и делаю. «А вы, случаем, не связаны с обменом или учёбой?» – отчего-то недовольно спрашивает меня она. «Да что вы? Нет, – с готовностью отвечаю я. – Я реальный доктор наук». А сам думаю: «Всё-таки похожа, что ни говори». «Тогда вы, по определению, наш человек», – говорит мне она.
Мы с ней словно играем в какую-то необъявленную игру. Наверняка мы знакомы и почему-то только делаем вид… Господи, да какая это Римма? Это Генриетта. Не совсем Генриетта. На семьдесят процентов из «точь-в-точь», но похожая на неё, как сестра, постаревшая или после пластических операций. Не факт, что сестра, и разве не бывает схожих? Но она не узнаёт или не хочет узнавать. Да бог с ней, нам по барабану: Римма, так Римма. И мы уходим, не осознавая, что этим самым для нас начинается новый период, не скажу, что очень важный, но нестандартный кусок нашей заокеанской жизни.
1
В ближайшие дни я отправляюсь на собеседование. От Кристалл-Сити это недалеко, всего несколько остановок метро по голубой линии и ещё пара остановок по оранжевой. Искомое здание рядом с выходом из метро. Массивное и коричневое. Один из четырёх лифтов поднимает меня из вестибюля на четвёртый этаж.
По нашей российской привычке я приезжаю раньше назначенного времени и этим смущаю Римму. Она явно стесняется, что застаю её за столь неважным занятием, с тележкой для почты, которую она катит на четвёртый с седьмого этажа, куда доставляют для департамента Human Service почту. У Риммы явно завышенные представления на свой счёт, и в том, что я этого сразу не учёл, был мой первый промах.
Пока она ездит, меня подхватывает чернокожая Малика и уводит в коридор, где слева и справа ячейки комнат для собеседований с посетителями. Я сопротивляюсь, повторяя: «Римма, Римма», а по сути настаивая на собеседовании на родном языке. Но Малика не слушает: «Причём тут русский в англоязычной стране?» Смиряюсь и заполняю анкету. Ах, сколько здесь разных лишних анкет! Любой приём начинается с анкеты в несколько листов. В разделе «знание языка» я поднимаю глаза на Малику. Она кивает – «достаточный», и я вписываю. «Хорошо, пусть так, а там посмотрим». Когда собеседование закончено, мне велено ждать «у моря погоды». Жду несколько месяцев. Но Малика вскоре уволилась, а с нею повис и вопрос моего оформления.
Не могу теперь её назвать Риммой. Римка. Первое моё впечатление от неё – серая, как бывают выкрашенные шаровой краской сторожевые корабли в гавани на серой воде. Серая, бесцветно, нейтрально серая, с крепко поджатыми губами, словно от необходимости контролировать окружающий мир, с вечной непримиримостью в глазах.
Впрочем, всё это я говорю теперь задним числом. Прежде я не уделил ей должного внимания. Баба как баба из Украины, из Днепропетровска, преклонного возраста, жёсткая, как сухое дерево, твёрдая, как жесть. Слышал, она сживала людей с программы, заражаясь неизвестно за что к ним лютой ненавистью. Люди сначала пытались сопротивляться, грозили адвокатами, но время шло, и на неё просто махали рукой и отступались, «себе, мол, дороже». Жертвы менялись, а история повторялась. И Римке сходило с рук. Должно быть, была она стойкой садисткой, и у неё получалось. Никак не думал, что похожее случится и со мной.
Конечно, секрет, как она промылилась сюда. По обрывкам фраз, они на родине её, в Украине, составили команду, объединенную этой общей целью, а дальше не знаю, в чём дело, должно быть, был подкуп какого-то ведомственного лица, и все они здесь. У Римки сначала она сама, затем и её отпрыск, что где-то ныне по компьютерной части преуспел. Несладко было ему сначала, потом он кого-то успешно заложил. Здесь поощряются доносы «ради дела». Об этом Римка рассказывает, не стесняясь. В общем, устроился, хотя машины не купил, а ездит на машине родителей своей сожительницы, и это опять-таки не смущает никого. Римку он, кажется, поколачивает.