Производство, космическая продукция с необыкновенными свойствами. А вокруг крутился-вертелся вспомогательный персонал, люди разные – энтузиасты, что верили, и просто обманщики и ещё больше из породы «подай-поднеси». Но на тех, кто лоялен был и его восхвалял, шеф смотрел снисходительно.
Перестройка встряхнула старый тюфяк, и кому совсем в жизни не светило, вдруг оказались наверху. Внезапно это коснулось и нас. Гардеробщица бывшая по способностям и умением входная билетёрша-Таисия училась управлять государством.
Заработал вновь созданный НИЦ – Научно-исследовательский центр, по своей сути маленький Диснейленд, что гротеском своим поражал даже бывалых руководителей. Плакаты-графики с перспективой на десятки лет, с цифрами конкретного дохода. Польза эта тешила. А шеф работал легко и просто и со стороны не разобрать: работает или развлекается? Наступил его звёздный час, и лишь мелкие детали говорили о том, что активный и неконтролируемый он обращался порой из Гудвина в Урфина Джюса Ужасного.
В устоявшемся мире всё сбалансировано, всему есть противовесы. Но достаточно встряски и картина меняется. Не раз в истории возникали эпидемии, крысы наводняли города, неудачный художник Шикльгрубер превращался в Гитлера, а невидный профессор Хасбулатов в политика, вертевшего гигантской страной. Впрочем, всем им присущи задатки героического. Но вокруг простирались пласты сдержанности и скромности, на фоне которых только наглость позволяла рвануться вперёд. Смелость тоже ведь выглядит вызывающей на фоне порядка и тишины.
Огромный, безвкусно оформленный кабинет шефа напоминал теперь временами то гимнастический зал со встроенной, скрытой в стенном шкафу шведской стенкой, то импровизированную харчевню, куда он и его новая команда забегали между дел наскоро перекусить, не переставая обсуждать сделанное. Вскоре, впрочем, была устроена и специальная закусочная («для иностранных делегаций») с окном раздачи, длинным деревянным столом и лавками «a la russe», с самоваром в углу, деревянными ложками и остальной дребеденью, выражающей по мнению оформителей русский стиль. И каждодневное кормление верхушки в этом заведении «сугубо для иностранцев» стало ритуально обязательным.
Перед огромным кабинетом шефа была и большая приёмная. В ней, подчиняясь веянию времени, всегда был включён большой телевизор и толпились ожидающие. Здесь кипела своя, новая жизнь, а для меня как бы ритм замедлился. С одной стороны – просто замечательно, когда появляется время пофилософствовать, порассуждать, но в целом замедление темпа – ужасно. Конечно, это ещё не вселенская катастрофа, когда ударивший метеорит поднимает рыхлый грунт. Такое случалось в истории Земли. От пыли темно, и свет словно выключен, и повсеместно полярная ночь. Когда же опять рассвело и можно что-нибудь рассмотреть, то на сцене жизни идёт новое действие. Прежние главные действующие лица – рептилии уступили место мелким юрким грызунам – млекопитающим.
Моё рабочее место по-прежнему на третьей территории, а шеф и новая команда в Мытищах, в отремонтированных корпусах, у автодрома и рядом с озером, недалеко от стрельбища «Динамо». Сидел я рядом теперь со второстепенными личностями из «гардеробщиков», которых прежде просто не замечал.
Экономистки также пили рядом чай и вели бесхитростные разговоры. «Аналитическим центром» их обсуждался каждый чих, поступающий из Мытищ, и казалось, они не вне, а в потоке нового. Мне они мешали, но я делал вид, что всё идёт своим путём. И не стоит попусту волноваться, суетиться, быть святее папы, презирать скудоумие и изощрённый ум одних за лесть, а других за простоту. С таким подходом нельзя быть человеком команды, а можно лишь скользить по поверхности общей жизни, самостоятельно. Не разделяешь ты общий труд, трудишься индивидуально и не общипываешь общий коллективный пирог. Но я воспитан не так и этим мучился, и мне теперь явно не хватало Парижа и ощущения красоты.
В обычной жизни я – выдумщик по натуре и создаю образы-иллюзии. Перед приходом отряд второй советской космонавтки я просто выдумал её образ. Я видел в газете фото чудесной девушки на взлётном поле, среди ромашек, после парашютного прыжка. Её лицо о многом говорило. «Вот она какая», думал я, представляя такой спортсменку, рекордсменку, словом, идеал. А появилась у нас какая-то каракатица в топорных штанах, хотя она тогда была лучше той, появившейся позже на экранах в роли политика.
Так было и с Таисией, когда я её не знал. Слыхал мимоходом, что есть такая у нас, болтается по заграницам, недавно вернулась из Канады. Увидел как-то незнакомую толстушку, подумал: видимо, она. Толстушка легко болтала, не помню с кем и я подумал, что именно так она и должна себя вести, легко делиться со всеми и всё-таки оставаться в стороне. Но оказалось, совсем не так. Настоящая появилась неброско, с незаметной внешностью резидента разведки в чужой стране, даже с долей услужливости, которая подкупала, и ездила с нами рядом, хотя от неё тогда ничего не требовалось.
Позор нашей беззубой интеллигентности с принципом – «не замути источника», не помешай и не повреди, в то время как нужно неустанно выпалывать сорняки, не ждать, когда они тебя вытеснят. И шеф говорил:
– А что? Ведь она работает…
Она действовала незаметно, но действенно. Её дело – раздуть масштаб, как мыльный пузырь, одним сотрясением воздуха, а затем оказаться в выгодных сферах реального Эльдорадо.
Где-то рядом со мною и всё-таки в стороне стучал теперь поезд международного сотрудничества. Громыхая на стыках, он двигался вперёд, и были в нём свои новые кондукторы, машинисты и пассажиры, а я сидел себе в комнате с видом на берёзовый лес и переживал, потому что нет для здорового мужчины горше проблемы, чем бездействие. Я привык уже к сцене международной арены, и её не сравнить с комнатушками бухгалтерии, а выступления перед интернациональной публикой со счётной чепухой. Силой воли я убеждал себя, что теперь важнее всего создать проект особой автономной платформы, бесшумной в смысле микрогравитации, способной действенно заменить «кузнечный цех» существующей космической станции. До этого времени на неё катастрофически не хватало, и я поступал, как демонический альтист Данилов, который, как двери в электричке, раздвигал обычное время, втискивая в него демоническое.
Теперь была некая пауза с возможностью оглядеться, взглянуть вокруг и даже, может быть, внутрь себя. Вокруг беспечно чирикали экономистки. Они здесь были – не от мира сего, залетевшими случайно. Их волновали разные разности, но щебетание их мне совсем не мешало, Я углубился в проблему по горло уже, а, может, и с головой.
В ходе проекта разные проблемы, выраставшие словно грибы после дождя, приходилось, не останавливаясь, с ходу рубить. Ничто не должно было тормозить движения. Теперь выходило наоборот – я как бы сам проблему выращивал. Меня занимала самостоятельность платформы. Но прежде чем убеждать окружающих, мне предстояло убедить себя самого.
А что по сути своей есть космическая станция? Станция, станция… носятся с ней, как дурень с писанной торбой. Нет, она прекрасна сама по себе, и в ней научились жить в космосе. А дальше что? Имеет её драгоценное существование практический смысл? И если мы собираемся уникальные материалы в невесомости создавать, то важен полётный уровень невесомости. А станция нынче точно кузнечный цех – масса механизмов, вентиляторов и у каждого свой эксцентриситет. Чего, например, стоят в этом отношении бортовые холодильники, каждый – ну, прямо твой зубодробильный агрегат.