– Я чаще выхожу из дома, Эвелин. Моей обязанностью всегда было защитить тебя и Кэтрин. Я иногда сталкиваюсь с жестокими вещами и грубыми людьми. – Возвращаясь к теме, он продолжал: – Мы – последняя линия обороны. Как у турок, у нас есть своя культура, свои районы, свои организации, и для вновь прибывших мы загадочнее всего, потому что живем здесь дольше всех, у нас есть власть, и мы – не я – носим лиловые брюки и канареечно-желтые пиджаки, которые, я уверен, пугают их так же, как нас, возможно, напугали бы регалии охотника за головами из Новой Гвинеи. Как им, черт возьми, понять того, кто носит мадрас [80] и канотье [81] ? Они и не могут. Это как Розеттский камень [82] без греческого текста. Клан – это высшая сила, не имеющая себе равных. А шляпа и мадрас – это его оперение. Тем не менее, – продолжал он, – мафиози знают, как бороться и с аристократией, и с ее правительством. Вот почему они вышли на первый план. И даже если мы для них недоступнее и непонятнее всех прочих, мы также представляем собой и самый богатый приз. Время от времени они на нас нападают.
– И что происходит?
– Впервые это случилось в десятых годах. Они придумали схему вымогательства на узком участке фронта, идея была в том, чтобы разрывать одно звено за раз. Они выбрали две самые слабые и маленькие фирмы и стали угрожать их сотрудникам и членам их семей. В те времена, однако, иерархии было и больше, и меньше. Крупные фирмы – Морган, Стиллман и все остальные – поняли, что они следующие. Поэтому они собрались, и я знаю, что было на той встрече. Там сказали… – мой отец присутствовал на той встрече и рассказывал мне про нее, – сказали примерно вот что: «Эти люди получают то, что получают, потому что у них есть тайная и верная армия, они готовы убивать и при необходимости умереть. Поэтому мы будем делать то же самое и превзойдем их». У них были деньги, я знаю, что они выставили две армии. Их резервом, армией номер два, была собственно армия Соединенных Штатов и все правительство, которые они уже частично содержали по разным другим причинам. Все понимают, что я имею в виду. Но теперь они дали даже больше чиновникам всех рангов, от президента и ниже, до комиссаров полиции и начальников участков, и взамен попросили защитить их от мафии. Но этого вряд ли хватило бы в то время, учитывая полномочия правительства, которые внутри страны были довольно слабыми. Итак, что же они сделали? Они выставили свою собственную армию, в буквальном смысле. В ней было более тысячи человек, в основном ирландцы, но много янки, южан, руфрайдеров [83] , бывших морских пехотинцев, которые служили на Филиппинах, ковбоев. Их вооружали и тренировали в десяти лагерях на севере штата и, чтобы держать их под контролем, сформировали из них десять отдельных командных структур. Затем привезли в Нью-Йорк под видом банковских охранников и детективов. Вы бы видели Уолл-стрит. Это был вооруженный лагерь. Вымогатели уже чувствовали давление со стороны полиции. Им прямым текстом сказали: «Делайте, что хотите, но не трогайте финансовый сектор». Чтобы окончательно их вразумить, организовали встречу, на которой им дали понять, что частная армия, с которой им не справиться, знает о них все, знает, кто они, где живут, и что если они не оставят в покое финансовый сектор, то они и их семьи (а ты знаешь, что семья, по их кодексу, неприкосновенна) будут убиты. Не ранены, не просто убиты… а подвергнуты массовой резне. Это было страшнее, чем их угрозы, и это сказали им очень серьезные люди, которые занимались такими ужасными делами в разных частях света, о которых они вряд ли слышали, люди, которых всякий испугался бы, просто увидев их на улице. Больше десяти лет они нас не трогали. Однако в конце двадцатых, набравшись сил во время сухого закона, их главари из нового поколения снова пришли на Уолл-стрит. Армия к тому времени растаяла, и Морган – то есть младший – был уже стар и попытался зайти с другой стороны. Силы возросли не только у организованной преступности, но и у правительства, которое теперь могло ей противостоять. С помощью правительства в качестве единственного своего агента финансовый сектор, потратив всего несколько миллионов, подготовил то же послание, почти такое же, и оно сработало. Если бы не сработало, вокруг было много ветеранов войны, из которых можно было собрать еще одну частную армию. В конце концов, деньги и инвестиции США проходят через нас. Если нас одолеет чернь, то она и будет управлять страной. Мы не делаем некоторых вещей, а они стали бы, потому что у них нет никакого понятия об этике.
Кэтрин была поражена тем, что отец намеренно скрывал от нее большую часть своего мира.
– Полагаю, они предпримут еще одну вылазку против нас. Почему бы и нет? Но ответ будет таким же. Должен быть. – Он разрезал хвост подгоревшего омара пополам и поднял взгляд. Все мышцы у него напряглись от решимости, овладевшей им за время рассказа о схватке с мафией. – А почему ты об этом спрашиваешь?
Кильватерная волна, катившаяся по морю за «Криспином», поблескивала мягко, как полированное серебро.
– Деньги – это невод, в который иногда можно поймать что-то великолепное, вроде вот этого, – обратился Билли к Гарри, пока Кэтрин и Эвелин, растянувшись на мягких скамейках, дремали под ласковым солнцем.
– Они также кормят, предоставляют кров и помогают в болезни, – добавил Гарри, – держат врагов на расстоянии, защищают тех, кого любишь, и позволяют жить без постоянной тревоги. – Он сказал это с какой-то обидой.
– Это я знаю, – сказал Билли. – Я говорю об избытке денег. Лишние деньги годятся только для этого, и это испытание, потому что то же самое можно получить почти безо всяких денег. Чем более развита цивилизация, тем больше подобных проблесков красоты и удовольствия бесплатны и доступны для всех.
– Это верно, – сказал Гарри. – В парке, в очертаниях какого-нибудь здания, в речи, в приготовляемом блюде, в дневном распорядке. Во Франции даже во время войны все после полудня останавливалось, и люди возвращались домой, чтобы пообедать и подремать. Каждый день в одно и то же время семьи воссоединялись. Это было источником силы и единства, которые никто и ничто не могло сломить – ни немцы, ни война. Я бы хотел, чтобы и мы здесь делали так же – работали, чтобы жить, а не жили, чтобы работать.
– Театральные люди говорят, что они так и живут, не так ли? – спросил Билли.
– Да, но они живут напоказ. Что это за жизнь, если постоянно рассчитываешь, какое ты произведешь впечатление? И в обеденное время они еще не вылезают из постели.
– Тебе не очень-то нравится богема, Гарри?