И в следующие пятнадцать минут Рита выслушивала развернутый отчет о том, почему фирму хоть закрывай. Это были не лучшие пятнадцать минут в ее жизни.
Если бы она обладала счастливой способностью Скарлетт О‘Хара говорить себе в трудных обстоятельствах: «Я подумаю об этом завтра!»
К сожалению, имея не менее сильный характер, чем у этой выдуманной Скарлетт, Рита ни в малой мере не умела отворачиваться, даже на время, когда жизнь смотрела ей в глаза неумолимым взглядом.
Скрываться от этого взгляда нет смысла, все равно он и под землей тебя найдет, и просверлит твою трусливую спину насквозь.
– Может, правда фирму закроем? – вздохнула она, выслушав бухгалтершу.
Седова всплеснула руками и воскликнула:
– Господь с вами! Как же это?
– Как все, – пожала плечами Рита. – Салон красоты вон на углу закрылся – аренда дорогая. А Господь, похоже, не с нами, – усмехнулась она. – В последний год точно.
Год после крымских событий прошел в точности по сказке Пушкина – как сон пустой. И кошмарный к тому же сон, добавляла про себя Рита.
Седова молчала растерянно и расстроенно. Рите нечем было ее успокоить.
– Ладно, – сказала она, – толку-то переливать из пустого в порожнее? Задача та же, что у всех: дожить до рассвета.
– А он будет? – робко спросила бухгалтерша.
– Наверное, – пожала плечами Рита. – Никогда же такого не было, чтобы ничего не было. Что-нибудь да будет.
«Вопрос, что и когда», – подумала она при этом.
Уже выходя из кабинета, Седова широко улыбнулась и сказала с интонацией мелкой и невинной лести:
– А вы за отпуск так похорошели!
«Придумала бы что-нибудь поправдоподобнее! От депрессии прямо красавица стала, ага», – усмехнулась про себя Рита.
Она чуть не произнесла это вслух. Может, и произнесла бы, да не успела.
– Женщины после сорока только от любви так расцветают, – авторитетным тоном добавила Седова. – Ну, от беременности еще, но в вашем случае точно же от любви, а?
И, лукаво подмигнув, исчезла за дверью.
Сколько раз Рите приходилось убеждаться, что ум не зависит ни от чего, с чем его принято связывать!
Не зависит от генов: она приняла на работу близняшек Олю и Катю по просьбе их отца, умнейшего человека, с которым вместе работала в минздраве, и кто бы мог предположить, что дочки у него окажутся глупыми настолько, чтобы не читать Чехова.
И от квалификации не зависит ум: Седова бухгалтер, каких поискать, а глупости изрекает фантастические. Вернее, банальности, но в ее случае это одно и то же.
Предполагать, что Рита расцвела, глупо. Что расцвела от беременности – еще глупее. Что от любви – вообще не имеет отношения к действительности.
С этой мыслью она начала свой первый после отпуска рабочий день, и это была не лучшая основа для бодрой работы.
Еды дома, разумеется, не было, поэтому поужинать Рита намеревалась в ресторане. Благо, в отличие от салонов красоты, в массовом порядке они еще не закрывались.
Она позвонила Леве Марковину, зная, что тот всегда готов составить ей компанию. Их с Левой роман остался в далеком прошлом, зато доброжелательное друг к другу отношение не претерпело изменений. Между ними была не то чтобы дружба, дело глубокое и не менее самоотверженное, чем любовь, но вот именно доброжелательное приятельство. Тоже немало.
Поужинать решили, не мудрствуя лукаво, в проверенном «Пушкине». Когда-то, просыпаясь у Риты в квартире, Лева тащил ее в «Пушкин» завтракать. Он обожал тамошнюю тыквенную кашу, Рита же на приготовление таких изысков чуть свет была не способна. Да и не чуть свет, пожалуй, тоже: кулинарные навыки, полученные в провинциальном детстве, давно уже были ею растеряны, поскольку дальнейшая ее жизнь не подтвердила их необходимость.
Лева пришел пораньше и ожидал Риту на первом этаже, за своим любимым столом у окна. Тверской бульвар, конечно, не Монпарнас и не Пиккадилли, но тоже зрелище не из худших, зачем же себя его лишать? Так он объяснял свое пристрастие именно к этому столику.
– Я думал, ты уехала давно, – сказал он, когда Рита чмокнула его в щеку и уселась за столик.
– Не уехала, а приехала, не давно, а вчера. Я на Менорке отдыхала.
– Да не в отпуск, – пояснил Лева. – Вообще. В новую жизнь.
– А сам чего не уезжаешь? – поинтересовалась Рита.
– Ну так у меня израильский паспорт, – пожал он плечами. – И квартира в Тель-Авиве. Всегда успею. А ты уже решила технические вопросы?
– Сто лет назад. Я же в Германию замуж ходила, – ответила она.
– А, ну да, – вспомнил он. – Тогда можно пока и расслабиться.
– Ага, расслабиться! – хмыкнула Рита. – А жить на что? Работаю практически в ноль. А скоро в минус буду.
– Вот тогда и уедешь. Квартиру только не опоздай продать. А то за копейки отдавать придется.
Это был мимолетный, просто для начала встречи, разговор. Как пять лет назад – о погоде и общих знакомых. Как два года назад – о том, куда будет лучше перебраться от всеобъемлющего краха, который хоть и неизвестно когда настанет, но что настанет, очевидно для всех, у кого есть голова на плечах.
Теперь все это больше не обсуждалось, как и вопрос о том, куда лучше уехать. Все, с кем имело смысл это обсуждать, уже не только знали, куда, но и устроили там свою жизнь, даже если физически еще оставались в Москве.
– Ну, что ты будешь кушать?
Лева с таким явным удовольствием придвинул к себе меню, что Рита улыбнулась. Он придавал значение только простым вещам и делам, поэтому в его присутствии жизнь казалась наполненной смыслом. Может, надо было выйти за него замуж? Впрочем, он не предлагал, да и женат был всегда, сколько она его знала.
– А вот – утиная грудка с темноцветною подливою из заморской вишни, – сказала Рита, мельком заглянув в меню.
– И все? – удивился Лева. – Что так скромно?
– Аппетит плохой. Нервы.
– Нервы – это зря. В нашем возрасте само собой уже не живется. Надо за здоровьем следить.
– Нахал! – засмеялась Рита. – У тебя свой возраст, у меня свой.
– Да ладно! – хмыкнул Лева. – Ты же вменяемая в этом смысле.
– В каком – в этом? – не поняла Рита.
– В смысле возраста.
– С чего ты взял? – усмехнулась она. – Может, я ночами каждую морщинку оплакиваю.
– Ничего ты не оплакиваешь.
– Тебе-то откуда знать?
– Если бы оплакивала, уже ботоксом бы обкололась. Это я условно, что ботоксом, – уточнил он. – Золотые нити, или что там еще теперь выдумали. На Розку мою смотреть уже боюсь, когда просыпаюсь. Как в глубокой заморозке, честно тебе говорю. На двадцать лет моложе меня выглядит, а мы с ней, между прочим, однокурсники.