На полу черным прахом были аккуратно выложены четыре концентрические окружности. В центре – если б Александра лежала навзничь на постели, центр располагался бы где-то под сердцем – находилось что-то обугленное. Пирамидой дюймов шесть, побелевшие камни крошатся, бетон под ними почернел.
– Это что? – прошептала Нора.
– Воняет тут этот пепел, – отметил Хоппер, присев на корточки.
Сфотографировав инсталляцию, Нора откопала в сумке пакет из-под сэндвича, мы вывернули его наизнанку и взяли образец. Кажется, мелко порезанные листья, грязь и кость. Я закрыл пакет и запихнул в карман куртки.
– Ни фига себе, – прошептал Хоппер у нас за спиной. – Вы гляньте.
Он стоял у двери и рассматривал что-то на верхнем косяке – пучок каких-то палочек. В самом углу, будто их нарочно спрятали, чтобы не бросались в глаза.
Хоппер вытащил их и повертел на свету из коридора. Походили они на корни – толстые, тонкие, туго закрученные в спирали, но все, похоже, от одного растения. Каждый перетянут белой веревочкой, все перевязаны друг с другом.
– Что-то оккультное, – сказал я, бережно забрав их у Хоппера.
За многие годы я не раз сталкивался с диковинными религиозными обычаями: в Индии швыряют детей, монахи-джайны разгуливают нагишом, «одетые в воздух», в некоторых племенах мальчишек заставляют носить перчатки, набитые кусачими муравьями, потому что таков ритуал инициации. И здесь, похоже, нечто в том же духе.
– А почему над дверью? – спросила Нора.
Я посмотрел на Хоппера:
– Александра что-нибудь такое практиковала, ты не помнишь? Вера, странные ритуалы?
– Нет.
– Давайте еще раз все осмотрим. Может, что-нибудь пропустили. И выметаемся отсюда к чертям.
Нора и Хоппер кивнули, опасливо озираясь. Я шагнул к тумбочке, но тут мельком заметил, как за дверью прошмыгнуло что-то зеленое. Зашлепало стаккато. Вьетнамки.
Я высунул голову за дверь. По коридору удирала домовладелица. Старая грымза шпионит.
– Ну-ка погодите! – крикнул я и вышел к ней.
– Ничего не знаю, – буркнула она.
– Но запах из ее комнаты вы ведь наверняка заметили?
Она замерла в конце коридора и повернулась, блестя испариной.
– Что девчонка там себе творила, я не в курсе.
– А другие жильцы ничего не говорили?
Она не ответила. У нее была обескураживающая манера двигаться – она каменела, как ящерица, будто знала, что ее замаскируют тусклый свет и потрескавшиеся стены, и потом внезапно улепетывала. Сейчас она застыла и рассматривала меня, склонив голову набок.
– Пугала она людей. – Домовладелица усмехнулась. – Уж не знаю как, тощая ведь совсем. И у меня тут такие хмыри живут – обычно это они всех пугают. Но я так решила: дело не мое. Пущай занимаются чем хотят, лишь бы платили.
Я одолел полкоридора и остановился, потому что из-за лестничной двери на меня смотрел маленький мальчик, лет пяти или шести. Помявшись, он скользнул в дверь и угрюмо встал рядом с теткой. На нем была грязная футболка, слишком короткие хлопковые штаны и носки, предназначенные на крупную взрослую ногу.
– Ваш племянник? – спросил я.
Она хладнокровно глянула на него, затем вновь на меня, но ничего не сказала.
– Вы говорили, Ханна как-то раз с ним сидела. Может, он мне про нее расскажет?
Она ткнула в меня пальцем:
– Что-то маловато вы о ней знаете. А еще друг.
Шевельнулась дверь поблизости, выползла полоска света. Кто-то подслушивает. Не успел я разглядеть, кто это, раздался грохот. Домовладелица с племянником исчезли в лестничном колодце. Я кинулся за ними:
– Подождите!
– Отцепитесь от нас!
Поскальзываясь на портретах Юми, я помчался вниз, догнал их на следующей площадке и, недолго думая, схватил мальчишку за плечо. А тот душераздирающе завизжал, будто я клеймил его раскаленным железом.
Я в испуге отдернул руку, но мальчик все орал, глядя, как выроненная игрушка – вроде супергерой какой-то – пролетела сквозь прутья перил, проскакала по ступеням и застыла на плиточном полу первого этажа. Захныкав, мальчик ринулся супергерою на помощь.
– Вы это что ж творите-то, а? – в ярости забубнила домовладелица, топоча следом. – Забирайте своих друзей и проваливайте. Мы знать ничего не знаем.
Спустившись, я увидел, как они лихорадочно ищут игрушку. Мальчик выпрямился, повернулся к тетке, и его пальцы замелькали в воздухе. Он говорил на языке глухонемых. Он глухой. А я его травмировал.
Я виновато завертелся, осматривая плитку, ногой вороша флаеры и обертки. Вскоре игрушка обнаружилась в прямоугольнике света под лестничным пролетом.
Деревянная резная змейка – три дюйма, пасть раскрыта, торчит язык, тело перекручено. На удивление тяжелая.
Подкравшаяся домовладелица выхватила у меня игрушку, сунула мальчику и за локоть поволокла его прочь. Когда она втолкнула его в квартиру и нырнула следом, я успел разглядеть захламленную комнату и мультики по телевизору; потом дверь захлопнулась.
Нора и Хоппер неслись сверху, и от их топота ворчал весь дом. Они вылетели в коридор, и Нора молча замахала руками – мол, быстрей наружу. Я вынырнул в прохладу ночи и судорожно глотнул воздуху – будто нечто незримое давно душило меня и наконец-то выпустило из хватки.
37
– Корни с косяка взяли? – спросил я, догнав Нору и Хоппера на улице.
– Ага, – сказала Нора и предъявила мне недра своей сумки.
– Так, ладно, ловим такси…
– Пока нельзя. К нам сейчас Сандрина соседка спустится.
Я вспомнил полоску света из 13-й квартиры.
– Пока ты бегал за этой бабой, вышла другая – ей шум мешал. Хоппер показал ей фотографию, и тетка Сандру узнала. Сейчас к нам выйдет.
– Вы молодцы.
– Вон она, – прошептала Нора, когда из дома 83 выступила фигура.
Эта женщина была высока, в кроссовках и белой кенгурухе на молнии. На плече черный вещмешок, и его содержимое – винтовки, судя по очертаниям, – немалой тяжестью пригибало ее к земле. Женщина перебежала через дорогу к нам.
– Простите, что долго, – пропыхтела она, запрыгивая на тротуар в густом облаке парфюма. – Ключи куда-то подевала. Я на работу, так что давайте побыстрее. Что вы хотели спросить?
Лицо у нее было симпатичное, в обрамлении осветленных кудряшек, но с таким слоем макияжа не поймешь, где заканчивалась она и начиналась иллюзия. Лет тридцати, – впрочем, я заметил, что она нарочно встала подальше от фонаря и сгорбилась, сунув руки в карманы кенгурухи, словно ей не очень-то приятно, когда ее пристально разглядывают.
– У нас только пара вопросов про вашу соседку Ханну.