Парнишка серебряными щипцами восполнял убыток мараскиновых вишен в хрустальной вазе на стойке. Вишни, как ни странно, были совершенно черны, до самых черенков, и сплошь парные близнецы.
– А на самом деле как его зовут? – спросил я, непринужденно прикладываясь к стакану.
Он покачал головой. Не знает.
– Сегодня он здесь? Можешь показать?
Он нервно облизнулся, открыл было рот, но, увидев что-то за моим плечом, схватил пустую коробку и, опустив очи долу, удрал за дверь, под защиту тосканских красот.
Интересно, что его спугнуло.
Сквозь толпу, взглядом приклеившись к губастой женщине в лиловом, шагал немолодой мужчина с шипастой седой шевелюрой. Подошел, нагнулся, что-то шепнул ей на ухо.
Женщина в панике вздернула голову. Он схватил ее за голый локоть и рывком стащил с табурета – коктейль пролился и оставил на платье уродливую темную рану. Женщина обиженно забормотала что-то на иностранном языке – за музыкой я не расслышал. Затем она кинулась прочь, пробилась сквозь толпу в центральном салоне, одолела лестницу и слиняла в один из темных проходов.
Я отвернулся к стойке и глотнул скотча, не обращая внимания на мужика, хотя он теперь сверлил взглядом меня.
– Мне кажется, мы не знакомы, – заметил он.
51
– Вам не кажется, – ответил я.
– Давайте это исправим.
– Я гость Фадиля.
Он опешил. Наверняка менеджер клуба. Дорогой костюм, беспроводная гарнитура, выкаченная грудь – типичный неуверенный в себе коротышка, добившийся власти. Он уже готов был отчалить, но, оглядев меня с головы до ног, заметил следы соли на брюках и насупился:
– Откуда вы знаете мистера Бурдажа?
– Поинтересуйтесь у него.
– Пройдемте со мной, будьте любезны.
– Я бы хотел допить.
– Пройдемте со мной, или у нас будут серьезные неприятности.
Я оглядел его со скучающим негодованием:
– Уверены?
– А как по-вашему?
Я пожал плечами, неторопливо допил скотч и встал.
– Вам же хуже, – сказал я.
Если это его хоть чуть-чуть осадило, виду он не подал: деревянно шагнул к ступеням, уводящим в центральный салон, и оглянулся.
Это добром не кончится. Я пошел следом и в толпе испытал еще один неприятный приступ головокружения. Точно, споткнувшись об реальность, нырнул в другое измерение. Очевидно, стены-обманки расписывались с расчетом на созерцание отсюда, потому что все они виделись теперь очень четко. Прибрежные города кипели жизнью. Поля с подсолнухами рябили на ветру, и над ними распахивалась воронья стая, невластная, впрочем, улететь. Сотрясались бромелиевые в джунглях, крался некий темный зверь. Над парапетом извивалась змея. Даже пульсация музыки набрасывалась на меня со всех сторон. Я взаправду чувствовал, как шею обжигает солнце. Мы проталкивались в тесноте, среди костюмов и галстуков, девушек, мальчиков в платьях – не из ткани, похоже, а из рыбьей чешуи, – и сквозь музыку я улавливал обрывки разговоров: «прийти сюда», «иногда», «я согласен», «водные лыжи».
Надо взять себя в руки и двигаться к выходу – срочно. Направлялись мы, видимо, к одному из этих темных ходов в стене, и будь я проклят, если пойду за мужиком туда, где мне переломают ноги, а то и что похуже.
Глаза метались по стенам атриума в поисках двери в кладовую, но она затерялась в блеске декораций.
Менеджер снова поджидал меня, сверкая глазами. Какой-то высокий блондин постучал его по плечу – поздоровался, стиснул руку.
Я подходить не стал. А вот, пожалуй, и мой шанс.
Блондин представил менеджеру своего друга. Менеджер оторвал взгляд от меня, а я развернулся на сто восемьдесят, ринулся прочь в гущу толпы и нечаянно врезался в спину официанту. Тот не удержал коктейль, и бокал разлетелся вдребезги на полу.
Я поднажал, пряча глаза. Все женщины на шпильках, ногти на ногах выкрашены черным и заострены, как диковинные шипы. А затем отметил неуместную деталь: грязные белые «конверсы». На официанте.
Хоппер.
Он вырядился в униформу из кладовой. Раскачивая серебряным подносом, по-хозяйски бродил среди гостей. Я пристроился рядом.
– Мне пора валить. Меня вычислили.
Он кивнул:
– Пошли.
Мы свернули влево, поработали локтями в толчее и сбежали по мраморным ступеням. Хоппер неторопливо направился к крошащейся каменной стене, которая опоясывала весь зал.
Зримой двери в ней не было. Хоппер ладонью нажал на лицо прилегшей женской статуи, покрытой мхом.
Двери не появилось. Нахмурившись, он потыкал в растрескавшиеся руки, ноги, голые ступни. Клятая дверь не отворялась.
Я оглянулся.
За нами из салона беспокойно наблюдали двое гостей. Один помахал официанту.
Появился менеджер. Он рьяно толкался в толпе, что-то шепча в гарнитуру и глазами сканируя периметр атриума.
Вот-вот меня засечет.
– Не получится побыстрее? – прошептал я.
– Я только что отсюда вышел, честное слово.
Я шагнул ближе, пощупал стену, а Хоппер принялся лапать другую прилегшую статую. Нажал ей на руки, на лицо, груди, глаза, и, слава тебе господи, она вдруг подалась, открыв нормальную прямоугольную дверь в длинный коридор с белыми стенами, оранжевым линолеумом и двойными дверями из нержавейки в самом конце.
Мы кинулись туда со всех ног.
– А говорил, что нас выпрут из-за меня, – бросил Хоппер через плечо.
– Побочный эффект получения важной информации.
– Да ну? Это какой же?
– Александра вломилась сюда несколько недель назад. Напала на члена клуба по кличке Паук. Мастерство не пропьешь.
– Паук? А по-нормальному его как звать?
– Не выяснил.
Сквозь распашные двери мы влетели в ресторанную кухню. Жизнь там била ключом: суетились повара в белом, бурлили котлы, пахло мясом и чесноком. Кое-кто озадаченно глянул, как мы с Хоппером, не сбавляя хода, несемся мимо столов, плит со скворчащими сковородами, сервировочных тележек и подносов с десертами.
Через другие распашные двери мы выбежали в другой пустой коридор.
Хоппер ткнул пальцем и пропыхтел:
– До самого конца, направо, дверь во двор.
Я рванул было туда, но затормозил, когда он за мной не последовал.
– Остаешься?
Он уже возвращался в кухню.
– Я только начал.
– Поосторожнее там. И спасибо, что жопу мою прикрыл.
Он ухмыльнулся:
– Она еще голая.