– О, – Паула оживляется, – нас он учил избавляться от наручников.
– И как это сделать быстрее всего? – интересуюсь я, чтобы поддержать разговор.
– Выбить сустав большого пальца, – оборачивается к нам Альма.
– Это неприятно, между прочим. – Паула поеживается, машинально потирая ладонь.
– То ли еще будет. – Альма забирает поднос с едой и уходит к нашему столу.
Паула провожает ее взглядом.
– Ей-то хорошо, – ворчит она. – На втором круге уже нечему удивляться, ко всему привыкаешь.
– А форма Корпуса идет тебе намного больше! – слышу я восклицание у себя за спиной. Обернувшись, я вижу жизнерадостную Валентину в очередном легком платьице. – Здравствуй, Арника.
Она подходит к нам и наклоняется к Берту, который стоит в очереди передо мной.
– Привет, кроха. – Ее улыбка лучится радушием, когда Валентина обращается к мальчику. – Вижу, форма и тебе подошла. – Она взлохмачивает ему волосы, и Берт недовольно щурится.
– Не делай так, – говорит он строго, выворачиваясь из-под ее руки. – Ты пошила мне хорошую форму, но мы с тобой еще не друзья.
– Какой забавный маленький недотрога, – умилившись, Валентина легко щелкает его по носу и тут же заслуживает взгляд, полный кипящего негодования. Пользуясь тем, что она наклонилась к нему, Берт щелкает ее по носу в отместку.
– А ведь я старше тебя, капрал Валентина, – злодейски усмехается мальчик, наблюдая за тем, как меняется лицо девушки. – Фактически. Я родился раньше тебя на целых два года. Мне было три, когда тебя отправили на Ускорение. Я помню – видел тебя совсем маленькой. Во-о-от такой, – показывает он, разводя ладошки совсем немного.
Валентина смотрит на него, приоткрыв рот от удивления.
– Правда? – удается ей выдавить спустя пару мгновений. – Очаровательно.
Дождавшись ухода Валентины, я даю волю громкому смеху, который с трудом сдерживала.
– Мне могло бы быть двадцать два, – задумчиво говорит Берт, провожая капрала взглядом. – Я бы был и тебя старше.
– Это хорошо, что ты не попал на Ускорение, – замечаю я, все еще слегка смеясь. – Ведь тогда я бы не смогла сделать вот так, – добавляю я и треплю его по волосам. Берт, хихикая, забирает поднос и идет к нашему столу.
С возрастом у Ускоренных настоящая путаница. Берту недавно исполнилось девять – выходит, календарный возраст Валентины… семь лет! Ускорение же прибавляет тринадцать лет – и вот Валентине двадцать, и этот возраст будет считаться «настоящим».
Подходит моя очередь, я прикладываю к считывателю свой браслет и получаю поднос с едой. И только усевшись за стол, я обращаю внимание на содержимое единственной тарелки на подносе.
– Что это? – Все сидящие за столом при моем возгласе поднимают глаза. – Что за ерунда в моей тарелке?
Кажется, курсант за стойкой – один из друзей Макса или Закара. Иначе как объяснить то, что в моей одинокой тарелке какая-то странная темная жижа, отдаленно напоминающая кашу, – в то время как у остальных в тарелках вполне аппетитное овощное рагу и соевые бифштексы. Но судя по тому, что все улыбаются, моя теория ошибочна.
– Это то, в чем нуждается твой организм, – назидательным тоном говорит Берт, подняв указательный палец. – Ешь и не капризничай. – Он явно копирует одного из своих родителей и делает это так забавно, что даже на лице Юна появляется подобие улыбки.
– Мой организм нуждается в нормальной еде, – отвечаю я, зачерпывая «кашу» ложкой. Вкус оказывается… никаким. Но я все равно делаю вид, что еда совершенно невкусная, отчего улыбка Берта становится еще шире. – Нас даже на уровне Смотрителей лучше кормили.
– Берт прав, – замечает Паула. – Видимо, тебе чего-то не хватает. Судя по блюду, проблемы с гемоглобином.
Проблемы с гемоглобином… Моя улыбка гаснет. Точно. Браслет теперь отслеживает мое состояние. Прямо как у силентов…
Мысль о силентах отзывается тупой болью в сердце. Я беспокоюсь за них, хоть и Советник Моро своими словами подтвердила, что мой план удался, что с ними все в порядке, они под наблюдением… Беспокоюсь, но явственно понимаю, что все еще не могу спуститься вниз. Я не выдержу этого, пока нет, не смогу, может, однажды…
Закар знал, куда ударить. Он почти уничтожил меня всего одной фразой, но Берт смог остановить его. Я смотрю на Берта – он что-то сосредоточенно пытается втолковать Альме, а та улыбается. Вчера вечером я пыталась объяснить Берту, что ему не следовало так рисковать. Упрямый ребенок возразил: он сдержит свое обещание. «Ты была Смотрителем. Ты привыкла заботиться о других. А кто заботился о тебе?»
Что я могла на это ответить? Просто стояла, не вымолвив ни слова. Берт удивительный. Вовсе не потому, что он чуть ли ни единственный не-Ускоренный из Второго поколения, и не потому, что он гений. Просто потому, что он – Берт. Мальчик, который творит чудеса, даже не подозревая об этом.
Пусть Закар только попробует сунуться к нему.
Я резко оборачиваюсь, чувствуя касание к своему плечу. За спиной стоит девочка в форме рекрута; испуганно отдернув руку, она бормочет, что меня ждут в комнате для собеседований. Я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться.
Вспомнишь хорошего человека – и он тут как тут.
Кажется, Советник Моро не оставляет попыток переодеть меня обратно в комбинезон Смотрителя. Вспоминая наш с ней предыдущий разговор, я злюсь все сильнее. Что она могла придумать на этот раз?
Я захожу в комнату для собеседований со словами:
– Мне казалось, что мы уже все…
Сидящий ко мне спиной человек оборачивается. Окончание фразы застревает в горле, и я, вмиг покрываясь холодным потом, жалею о том, что вообще открыла рот.
За столом сидит Министр.
Простой темный свитер крупной вязки, седина на висках, усталый, но от этого не менее пронзительный взгляд синих глаз… Детали, так много деталей – человек, которого я видела лишь издалека, который существовал для меня как небольшая фигурка на балконе Просвета, внезапно оказался на расстоянии вытянутой руки, и теперь образ в моей голове достраивается стремительно. Все то, чего прежде я не могла рассмотреть в деталях, теперь бросается в глаза: тонкое кольцо на безымянном пальце, маленькая, почти незаметная родинка на подбородке…
А в следующее мгновение лицо меняется: взгляд теплеет, от внешних уголков глаз расходятся лучистые морщинки.
Министр улыбается.
И тут я осознаю, что пауза затянулась, что я слишком долго стою без движения и смотрю на него без слов. Становится неловко – кажется, я даже краснею.
– Почему вы без профайлеров… вообще без сопровождения? – говорю первое, что приходит в голову.
– А вы планируете как-то навредить мне?
Улыбка становится шире. Меня же хватает только на отрицательное покачивание головой, я не в силах что-либо вымолвить – ужас лишил меня речи. Зачем, ну зачем я ляпнула про профайлеров?