Она не дала себе и минуты на размышление, сразу сказала: «Да, согласна». Более того, ночью, наедине с собой, когда можно было схватить себя за руку — одумайся! — или хотя бы мысленно представить, как следует строить храмину позднего брака, она не стала «приводить в порядок мысли». Сказано — будет сделано. И всё!
Семен Львович, видимо, придерживался такого же мнения. Ведь немолодые уже люди. Они быстро договорились, что свадьбу отметят в купе поезда, который повлечет их по длинному туристскому маршруту. Называлось все это свадебным путешествием, а на самом деле оба решили, что начать совместную жизнь лучше в безликих гостиничных номерах. Безбытность лучше скорректирует их взаимный договор, чем особняк Семена за окружной дорогой, в котором Юлия Сергеевна и была-то всего один раз.
Она поднялась на плоскую вершину холма и огляделась: перед глазами все та же пойма Нары, за спиной высился старый собор и остатки древней стены. Мудрая жизнь сделала еще один виток, протащив ее по кругу.
Силы небесные, что она делает? Какое, к шутам собачьим, новое счастье? В ванной с импортной сантехникой не словишь радугу. Разве возможна ее благополучная жизнь с Семеном? Она давно живет одна и любит свое одиночество. Одиночество ее беспорядочно, но она в нем хозяйка. Сыновей не выбирают, она обязана сосуществовать с сыном и терпеть его заморочки. А с Семеном… не только закрепленные в паспорте права его, но и сама его забота могут показаться невыносимыми.
Она всматривалась в туманную пойму реки, а на самом деле пробиралась с фонарем по темным углам сознания высвечивать старый слежавшийся хлам. Вдруг вспомнились руки Семена. Многие годы они были только подспорьем в разговорах, а сейчас она отметила, что ей неприятны утолщения на фалангах его пальцев. Семен очень печется о собственном здоровье, и хоть стесняется говорить об этом подробно и часто, она знает, что он был увлечен сыроедением, раздельным питанием и лечил что-то там мочой. Он переносит табачный дым в ее доме, а в своем, пожалуй, назначит ей определенное место для курения.
О любви говорить не будем. Это вообще заповедная тема. Семен — бабник со стажем, и в свои шестьдесят с хвостиком вряд ли изменил своей привычке. При его деньгах он мог найти молодую, упругую, большеглазую… Зачем он вспомнил о ней — неупругой, толстой и в очках. Делая предложение, он не ограничился короткой формальной фразой, а излил водопад прочувствованных слов, в которых рефреном звучало: мы проверили друг друга (да уж!), мы достойны «покоя и воли» (тоже мне Пушкин фигов!).
Но не об этом сейчас, главное — выявить суть поступка. Суть, конечно, студениста, расплывчата и илиста. И не надо делать вид, что она непонятна. Всю эту храмину она выстроила только ради Кима, а значит, Семен только статист, загипнотизированный мудростью жизни. Задача Семена Львовича — подать ей топор, которым она разрубит пресловутую пуповину, соединяющую ее с Кимом.
Но это грех… новое слово в ее обиходе, это подлый оскал в обманной игре. Но себе-то сознайся, ты устала быть небогатой, тебе надоело бояться завтрашнего дня. Это тоже грех, но это грех понятный, человеческий. Что же делать-то, Господи?
Через неделю в субботу Юлия Сергеевна пошла в храм Георгия Неокесарийского, отстояла службу, исповедалась, причастилась, а на следующий день, препоручив сына Богородице и «Неупиваемой чаше», отбыла в Лиссабон.
Утром, после встречи с Софьей Палеолог, Киму было не просто плохо, а непереносимо. Еще доставало сил фасонить, помру, мол, туда и дорога, но знал при этом твердо, что не помрет, а будет дальше с трудом и брезгливостью таскать на себе отравленную плоть. То есть как — на себе? На позвоночнике, что ли? Позвоночник тоже гниль, кости распухли, суставы ломит. Мозг, рождающий страшные образы, тоже полон сивушного яда. А душа? Душа пьянеет? Она подвластна алкоголю? Душа суть понятие философическое, во всяком случае, нематериальное. Какой-то чудак пытался доказать отсутствие души при вскрытии трупа. Вот мы разрезаем человека и ищем специальный мешочек из мышц или кожи, в котором упакована душа. Нет мешочка! Но если бы этот тип нашел мешочек, то стал бы утверждать, что душа материальна, а поэтому ее тем более нет. У Кима этот виртуальный мешок в наличии? Нет ответа.
Надо собрать с полу проклятые рукописи. Главное — не смотреть в текст. Собрать и отнести в мусорку. Но может быть, матери эта рукопись зачем-то нужна? Если нужна, то зачем прятать старые листы на антресолях? Сколько вопросов! Вот у Канта было всего два главных вопрос: он не мог постичь смысла звездного неба и наличие нравственных установок у человека. А у него, Кима Паулинова, есть нравственные установки? Надо прекратить этот поток сознания. Боже мой, как тошнит, мутит, томит и стонет его несчастное тело!
Необходим человеческий голос. Где его взять? Мать вне пределов досягаемости. По его подсчетам, она где-то в Швейцарии. Когда она уезжала, Ким спросил: «Это свадебное путешествие?» Ничего не ответила, только рассмеялась. Семена Львовича Ким не то чтоб не любил, много чести, он ему не доверял. Семен Львович знал все — эдакая ходячая энциклопедия. Понятно, что ему хотелось поделиться с человечеством своими знаниями. Он мог разговаривать десять часов подряд: о политике, об искусствах, о химии, каббале, правилах морского боя, тайнах звездного неба и нравственных устоях. Трепалась с ним мать с удовольствием, а замуж не шла. И как ей, бедной, должен был осточертеть собачий корм, если она все-таки решилась отдать руку (за сердце Ким не ручается) этому плешивому умнику. И ведь вот что удивительно. При таком интеллектуальном, возвышенном взгляде на мир у Семена Львовича везде был блат. Даже если ему нужно было купить ниппель для велосипеда, батарейку в часы, муфту для унитаза — он покупал эти вещицы у «своих людей». Может, они ему дарили всю эту мелочовку?
Кима вдруг обуяла злоба. Правда, на настоящую, сильную злобу не было сил. Так только — обидушка трепыхалась: мать его бросила, бросила одного. Если бы она была дома, никакая Софья Палеолог не посмела бы вломиться в комнату. Однако не будем повторять имя царицы всуе, потому что она где-то рядом.
Ким принялся судорожно листать записную книжку. Ленчику Захарченко звонить нельзя, жаловаться ему бесполезно, а если рассказать про ночные видения, он начнет ржать, как конь. Колька Танеев трудится, зелень зарабатывает, до него не достучаться. Никита… Никитон, вот кому надо позвонить. Он всегда дома и согласен слушать любую глупость. Дальше на «Н» шел нарколог. Ким продолжал обдумывать, как бы половчее задать Никитону вопрос, а рука уже сама набирала номер поликлиники. Иван Макарович оказался на месте.
Удивительной способностью обладал этот человек — он сразу узнавал по телефону голос клиента.
— Развязал? Плохо? Глюки? А ведь я тебя предупреждал. Нет, мой драгоценный, сам к тебе я приехать не могу. У меня прием. Раньше трех я не освобожусь. И потом ты сам вполне транспортабелен. По голосу слышу, да, да. Бери такси и приезжай. Деньги есть? Дуй. Тебе бы хорошо сейчас под капельницей полежать.
Ехать на Автозаводскую на такси было глупо. Такси сейчас заказывают по телефону, да и дорого это. Надо ловить «левака». Но с «леваком» надо разговаривать, а у Кима на это не было сил. Выйдя на улицу и глотнув воздуха, он с облегчением почувствовал, что ноги отравлены куда меньше, чем мозг и желудок. Ноги двигались вполне прилично и благополучно доставили его к метро.