Порой она задумывалась: уж не сошли ли они с Томом с ума? Быть может, Том заразил ее своим безумием как инфекцией, передававшейся через сексуальные контакты? Она подавила ухмылку. Боже, она не чувствовала такого прилива сил уже много лет.
На выходе из галереи она сказала:
– Не могу не выразить удивления вашей готовностью продать картины. Вы кажетесь настолько влюбленным в них.
Кардуэлл печально улыбнулся.
– Верно. Но против горькой необходимости нет иного средства. Приходится идти на жертвы.
– Мне понятны ваши чувства, – кивнула Саманта.
– Это на редкость дерьмовое решение с вашей стороны, Уиллоу, – сказал Чарльз Лампет.
Он посчитал употребление бранных слов в данный момент вполне оправданным. В понедельник утром он вернулся в свой кабинет после выходных дней, проведенных в загородном доме без телефона и без всяких забот, чтобы застать галерею в разгар неслыханного скандала.
Уиллоу стоял, вытянувшись в струнку, напротив письменного стола Лампета. Только что он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и буквально уронил его на край стола.
– Мое заявление об уходе.
– В этом нет совершенно никакой необходимости, – решительно заявил Лампет. – Одураченными оказались все крупнейшие салоны Лондона. Господи! Да я сам видел картину и тоже повелся на обман.
– Репутации галереи может пойти на пользу моя добровольная отставка, – упорствовал Уиллоу.
– Нонсенс! А теперь считайте, что сделали благородный жест, но я вашего заявления не принял. И забудем об этом. Садитесь. Вот так, отлично! А теперь расскажите мне в точности о том, что произошло.
– Там есть все подробности, – сказал Уиллоу, указывая в сторону газет, лежавших на столе Лампета. – Статья о подделках во вчерашнем номере, а выдвинутые условия – в сегодняшнем.
Присев, он сразу закурил тонкую сигару.
– Расскажите своими словами.
– Это случилось, пока вы находились в Корнуолле. Мне позвонил этот тип по фамилии Реналь, сказав, что остановился в «Хилтоне». Сообщил о картине Писарро, которая могла бы нас заинтересовать. Я, разумеется, знал, что Писсаро у нас никогда прежде не продавался, и потому предложение показалось мне заманчивым. После обеда он привез картину.
– Но, как я думал, все холсты доставляла в галереи какая-то женщина, – вмешался Лампет.
– У нас получилось иначе. Он приехал сам.
– Занятно… Быть может, на то имелась особая причина? – задумчиво спросил как бы сам себя Лампет. – Но продолжайте, прошу вас.
– Что еще добавить? Вещь выглядела прекрасно. Типичный Писарро вплоть до подписи. И сертификат, заверенный «Менье». Я сразу оценил его в восемьдесят пять тысяч фунтов. Продавец просил всего шестьдесят девять. Как было не ухватиться за такую возможность? Он сказал, что представляет художественное агентство в Нанси, а потому недооценка им стоимости произведения выглядела естественной. Он просто не привык иметь дело с действительно великими картинами – подумал я. Через пару дней вернулись вы и одобрили приобретение, а мы выставили полотно в демонстрационном зале.
– Хвала всевышнему, мы не успели его продать, – с горячностью сказал Лампет. – Вы, конечно, уже убрали картину с глаз долой?
– Как только пришел на работу сегодня утром.
– А что с продолжением этой истории?
– Вы имеете в виду выкуп? Мы получили возможность вернуть большую часть потраченных денег. Это унизительно, но ничто в сравнении с позором оказаться в роли обманутых экспертов. А их идея с дешевыми мастерскими для молодых художников выглядит весьма похвальной инициативой.
– Какова ваша точка зрения? Что нам следует предпринять?
– Думаю, в качестве первого шага надо организовать встречу всех владельцев крупнейших галерей.
– Хорошо.
– Мы могли бы провести ее у нас?
– Не вижу, почему бы и нет. Только проделайте все как можно быстрее. Шумиха в прессе наносит большой урон.
– Она станет еще громче, прежде чем утихнуть. Полиция прибудет к нам позже утром.
– Тогда нам лучше успеть заняться работой до их приезда. – Лампет протянул руку, снял трубку телефона и сказал: – Принесите, пожалуйста, кофе, Мэвис, – потом расстегнул пуговицы пиджака и сунул в зубы сигару. – У нас все готово для выставки Модильяни?
– Да. Думаю, она пройдет с успехом.
– Что конкретно мы покажем?
– Три вещи лорда Кардуэлла, разумеется.
– Конечно! Причем их купят уже через несколько дней.
– Еще есть рисунки, которые я купил. Мы их с вами обсуждали. Они уже благополучно доставлены.
– Как насчет картин от других торговцев?
– Здесь у нас тоже полный порядок. Диксон одолжит нам два портрета, у Маги есть несколько скульптур. Кроме того, я заручился у «Десайдз» парой ню, выполненных карандашами и маслом.
– Какую комиссию потребовал Диксон?
– Он просил двадцать пять процентов, но я сбил его комиссионные до двадцати.
– Меня вообще удивляет, что он тратит на нас время, – проворчал Лампет. – Теперь нас будут считать лавчонкой в Челси, а не ведущей галереей Лондона.
Уиллоу улыбнулся.
– Не надо преувеличивать. Мы всегда удачно сотрудничали с ним.
– Это верно.
– Вы говорили, у вас есть на примете что-то еще.
– Ах, да! – Лампет посмотрел на часы. – Неизвестная работа. Мне придется отправиться и заняться ею тоже этим утром. Но любые дела подождут, пока я выпью свой кофе.
Такси медленно прокладывало себе путь через Вест-Энд в сторону Сити, а Лампет предавался размышлениям о неизвестном фальсификаторе. Этот человек был, безусловно, чокнутым, но руководствовался альтруистическими мотивами. Впрочем, легко быть филантропом за чужой счет.
Несомненно, разумнее всего было уступить его требованиям. Просто Лампет ненавидел, когда его шантажировали.
Кеб заехал под портик агентства, и Лампет вошел в здание. Секретарь помог ему снять плащ, который пришлось надеть из-за пронизывавшего ветра, обычного для начала сентября.
Липси встретил его в кабинете: привычный бокал хереса уже ждал на столе. Лампет поместил свое грузное тело в кресло и отпил крепленого вина, чтобы согреться.
– Итак, вы его раздобыли?
Липси кивнул. Он повернулся к стене и отодвинул в сторону секцию книжных полок, за которой скрывался сейф. Ключом, прикрепленным к брючному ремню тонкой цепочкой, он отпер стальную дверь.
– Хорошо, что мой сейф достаточно вместителен, – сказал он.
Вытянув обе руки, он достал оформленное в раму полотно размерами примерно четыре фута на три и поставил на стол, чтобы Лампет смог рассмотреть его, а сам встал позади, удерживая картину на месте.