– Ничего не говори, – сжалившись, произнес Томазо. – Я вчера потолковал с хозяином и предложил ему сумму чуть больше той, что он затратил бы на слом дома. Земельный участок у него в аренде на пятьдесят лет с правом переуступки, а вот здание – в собственности, и это значит, что мы сможем его перестроить и улучшить! Надеюсь, ты не в обиде на меня?
Матушка порывисто вскочила, потянувшись через стол, звонко чмокнула рыжего мастера в щеку и засмеялась:
– Вам, Томазо, весло в пасть тоже совать не стоит! – И протянула ладошку. – По рукам?
Они ударили по рукам и, не желая терять времени, отправились к стряпчему.
Старичок стряпчий, по имени Даугав Даугавец, жил в квартале Мастеровых с незапамятных времен. Люди шутили, что его возвели одновременно с первым домом первой улицы квартала – построили вместе с неубиваемой конторкой из орехового дерева, массивной стеклянной чернильницей и гусиным пером, зачарованным на чистописание. Несмотря на древний возраст, мэтр Даугавец сохранил острый ум, прекрасное зрение и собственные зубы, хотя передвигался по квартире с трудом. Выслушав пожелания посетителей, он пообещал подготовить к завтрашнему утру сразу два документа – договор о партнерстве и уведомление о намерении провести сделку по купле-продаже дома, которое должно было действовать до оформления собственно договора и исключало возможность перекупки дома третьими лицами.
Распрощавшись с мастером Пелеваном, Бруни побежала в трактир – и так еле отпросилась у Пипа, пообещав ему все рассказать по возвращении.
Запах теста для вафель уже витал над площадью. Сладкий, тягучий, как патока, он согревал души и будил воображение, обещая озера кленового сиропа и горы взбитых сливок, украшенные ягодами, с лета сохраненными на леднике. «Аромат вафель – аромат искуса!» – говаривала Матушка Хлоя. Рецепт был семейным, и никто в Вишенроге не пек вафли вкуснее ее.
Искус…
Проснуться утром в одной кровати с любимым и кормить его с рук горячими вафлями, слизывать с его губ капельки сливок, смеяться над глупостями и ощущать кожей его тело – горячее, сильное, жаждущее ласк!..
Проходя через площадь, Бруни улыбалась, хотя сердце невыносимо ныло от мысли, что она больше никогда не увидит Кая. Она предпочла бы снова и снова находить его и терять, чем вообще никогда с ним не встречаться.
В трактире было жарко во всех смыслах. Во-первых, толпился народ, жаждущий отдыхать в свой заслуженный выходной. Во-вторых, к вечеру из дворца ожидали телегу за очередной партией мерзавчиков. В-третьих, как поведал Бруни Пип, пока она переодевалась и мыла руки, Ваниллу осмотрел сам королевский целитель Ожин Жужин и порекомендовал полежать пару недель в покое, дабы «тонкая детская субстанция сильнее закрепилась под сердцем матери», как он изволил выразиться. Поэтому в тот же день Старшую Королевскую Булочницу отправили из дворцовой кухни на заслуженный отдых. Валяться в покоях мужа она отказалась наотрез, аргументировав лаконично: «Скучно и голодно!», и уже на рассвете Дрюня привез жену в отцовский дом, пригрозив, что и сам будет оставаться здесь ночевать. «А вот и нетушки! – с наслаждением ответил ему Пип. – Целитель Жужин сказал «в покое», значит – в покое! А с тобой, сердешный зять, покоя не видать никому как своих ушей!» «Ну хоть навещать-то могу?» – сразу поникнув, спросил Дрюня.
– И тут, ты не поверишь, дочка, – продолжал рассказывать повар, – мне так его жалко стало, будто собаку приблудную ударил!
Матушка с сочувствием посмотрела на Пиппо и сняла пробу с теста. Добавить немного ванильного порошка – и можно выпекать!
– А дальше что? – заинтересовалась Ровенна, ловко раскидывая куски омлета с ветчиной и помидорами по тарелкам.
– Ну что-что, – буркнул Пип, – пожалел дурака! Разрешил навещать, но без этих… – он покрутил в воздухе лопаточкой, которой делил омлет на порции, – без постельных шалостев!
– Мастер! – ахнула старшая Гретель, едва не уронив уже собранный поднос. – И вы им поверите, когда они на голубом глазу вам поклянутся, что никаких шалостев не было?
Питер, увлеченно замешивающий тесто для мерзавчиков за угловым столом, тихонько хрюкнул.
– Вы меня за дурака-то не держите! – повар развернулся, воинственно размахивая лопаткой. – Я тетку Аглаю пригласил за Ванилькой поухаживать. Она хоть и стара, и глуховата, но шалости чует, как кошка сметану! А руки у нее, знатной кожевницы, крепче будут, чем у кузнеца!
– Тетка Аглая – это кремень, – уважительно кивнула Бруни.
Означенной тетке в ту пору исполнилось семьдесят семь, но она оставалась прямой как палка и непримиримой к «шалостям», как и шестьдесят лет назад. Ей бы следовало стать настоятельницей женского монастыря – и лучшей мэтрессы не видела бы Ласурия!
Из задней кухонной двери раздалось осторожное покашливание. Матушка обернулась и увидела застывшего в проеме Веся. За ним толпилось около десятка мальчишек-оборотней его возраста. Глаза у всех горели, как у лесных зверьков в ночи. Зрелище было бы жутковатым, если бы они так отчаянно не водили носами и не сглатывали слюну: запах первой партии вафель манил нестерпимо.
– Ой! – воскликнула зашедшая на кухню Виеленна. – Хозяйка, откуда эти оглоеды?
– Из леса, вестимо! – хохотнул Пип. – Весь, в зале мест нет, веди ребят к себе наверх. А вафли скоро будут!
– Всех кормить – никаких продуктов не хватит! – явно подражая сестре, проворчала младшая Гретель, провожая взглядом пацанов, гуськом поднимавшихся по лестнице.
– Вилен, – вдруг сказал Питер и, отряхнув руки от муки, шагнул на задний двор, – можно тебя на два слова?
Она последовала за ним. Оставшиеся на кухне не хотели подслушивать, но говорить тихо бывшему молотобойцу никак не удавалось.
– Не смей жалеть продуктов ребятне! – отчитал Виеленну сердечный друг. – Коли для твоего ребенка кто лакомства пожалеет, тебе понравится?
– Да я… – попыталась оправдаться та, но Конох перебил:
– И чтобы я такого больше от тебя не слышал! – веско довершил он и вернулся на кухню. Следом прошмыгнула служанка, красная как помидор.
Бруни сделала вид, что очень занята: ловко сворачивала вафли в трубочки, ложечкой накладывала туда густые, как сметана, сливки и украшала каждую ягодой – то клубникой, то крыжовником, то черникой, то вишней. Когда первое блюдо наполнилось доверху, кликнула Веся. Оборотень кубарем скатился по лестнице, будто стоял на лестничной площадке, ожидая, когда позовут.
– Следующий тазик позже! – крикнул ему в спину Пип. – Нам еще посетителей кормить!
Пройдясь по кухне, повар повел затекшими плечами и остановился возле стола, где Питер месил тесто. На краю уже доходили четыре круглые ровные заготовки на деревянных блюдах, накрытые кусками чистого льняного полотна.
Пип откинул одно из них, отщипнул теста, пожевал. Потыкал пальцем кругляш, пригляделся, словно пузырьки воздуха считал. И… молча потрепал Питера по плечу. После чего вернулся к плите, всей обширной спиной выражая удовлетворение. Кончики ушей Коноха заалели ярче щек его возлюбленной.