Мисс Лэттерли подошла к кровати с противоположной стороны. Лицо Энид сделалось совсем белым, скулы ее заострились, а глаза закатились вверх, словно глазницы стали для них слишком велики. Однако она еще дышала – но, наверное, настолько слабо, что Рэйвенсбрук сомневался в этом.
– Она нисколько не успокоилась! – сдавленно проговорил он. – Ей стало хуже! Она думает, что я сержусь на нее! – Голос лорда звучал обвиняюще: ему казалось, что Эстер допустила ошибку.
– А вы объяснили ей, что это вовсе не так. Теперь ей наверняка будет спокойнее, – ответила медсестра.
Майло отвел взгляд, и лицо его потемнело от злости.
– Энгус, – неожиданно сказала Энид. – Ты должен простить его, Майло, как бы нелегко тебе это ни казалось. Он старался, честное слово старался!
– Я знаю об этом! – поспешно ответил Рэйвенсбрук и обернулся к жене, на время позабыв про опасения заразиться. – Я простил его, даю тебе слово.
Из груди больной вырвался долгий вздох, а потом губы ее дрогнули в едва заметной улыбке, исчезнувшей, не успев появиться.
– Энид! – закричал Рэйвенсбрук, грубо схватив ее за руку.
Взяв влажное полотенце, мисс Лэттерли снова обтерла своей пациентке лоб и щеки, а потом приложила его к ее губам и шее.
– Черт бы вас побрал, какая от вас польза?! – громко сказал Майло, отпрянув назад и стремительно поднявшись на ноги. – Прекратите ваши проклятые манипуляции, пока я здесь. Неужели вам трудно подождать, когда я уйду? Господи, она же была моей женой…
Прикоснувшись к горлу Энид чуть ниже подбородка, Эстер немного сильнее надавила пальцами на ее кожу, показавшуюся ей уже не такой горячей, и обнаружила, что сердце больной билось слабо, но тем не менее ровно.
– Она заснула, – уверенно заявила медсестра.
– Я не нуждаюсь в ваших проклятых эвфемизмах! – Голос Рэйвенсбрука дрожал; казалось, он вот-вот закричит, охваченный бессильной злобой. – Я не желаю, чтобы в моем собственном доме прислуга обращалась со мною, как с ребенком!
– Она спит, – твердо повторила девушка. – Жар пошел на убыль. Когда она проснется, ей станет легче. Возможно, ваша жена не сразу поправится. Она была очень больна, но при соответствующем уходе полностью выздоровеет. Конечно, если вы не станете ее огорчать и мешать ей отдыхать, проявляя свой характер!
– Что? – недоуменно спросил мужчина, все еще охваченный гневом.
– Вы хотите, чтобы я повторила свои слова? – в свою очередь поинтересовалась Эстер.
– Нет! Нет… – Лорд неподвижно стоял в дверях. – Вы не ошибаетесь? Вы знаете, о чем говорите?
– Да. Мне приходилось видеть немало тифозных больных.
– В Ист-Энде? – насмешливо бросил Майло. – Они там мрут как мухи!
– В Крыму, – поправила его сиделка. – Там тоже умерло несколько сотен людей, однако многим удалось выжить.
Лицо Рэйвенсбрука вновь обрело твердое выражение.
– Да, – пробормотал он. – Я забыл про Крым.
– Вы бы не забыли, если б побывали там сами! – бросила мисс Лэттерли.
Ее собеседник оставил это замечание без ответа и не стал ее благодарить. Он лишь молча удалился, закрыв за собой дверь.
Эстер вызвала Дингл, чтобы сообщить ей, что кризис миновал и она теперь может забрать кувшин с водой. Кроме того, девушка попросила принести ей чашку чаю, только теперь ощутив свалившуюся на нее безмерную усталость.
Служанка вскоре вернулась с чаем, теплыми тостами, бутылкой горячей воды и одеялом, предварительно нагретым возле кухонного очага.
– Вы ведь и дальше останетесь с нею? – с тревогой поинтересовалась она. – На всякий случай?
– Да, я останусь, – пообещала медсестра.
Впервые с тех пор, как Дингл увидела Эстер, на лице у нее появилась улыбка.
– Благодарю вас, мисс. Да благословит вас Господь! – прошептала служанка.
* * *
Теперь Монк окончательно убедился в том, что ему необходимо разыскать Кейлеба Стоуна. Никакие сомнения, касающиеся Женевьевы, не являлись оправданием задержки и порождали лишь тревожные и навязчивые подозрения о существовании других версий, все равно, так или иначе, связанных с Кейлебом. После того как сыщик выяснит судьбу Энгуса или у него появятся улики, достаточные, чтобы заставить власти начать расследование, ему в любом случае придется искать виновного, и это займет определенное время. Уильям оделся в поношенное платье, которое, вероятно, специально приобрел раньше для выполнения подобных заданий. Его собственный гардероб отличался безукоризненным подбором вещей. Об этом говорили старые счета от портных, одновременно свидетельствовавшие и о его немалом тщеславии. Качество материи, покрой и точность снятой мерки, а также безупречно отглаженные лацканы заставляли его с содроганием думать о стоимости костюмов и в то же время вызывали ни с чем не сравнимое чувство внутренней удовлетворенности. Одеваясь, детектив всякий раз с удовольствием ощущал прикосновение ткани к телу и любовался собственным отражением в зеркале.
Однако сегодня ему предстояло отправиться в поисках Кейлеба Стоуна в Лаймхаус и, возможно, даже на Собачий остров, и у него не возникало желания выглядеть там явным чужаком, к которому будут относиться с неприязнью и презрением и которому почти наверняка станут лгать. Поэтому Уильям надел рваную полосатую рубаху без воротника, а потом облачился в мешковатые, портившие фигуру коричневато-черные брюки. С усмешкой посмотрев на себя, натянул еще и жилет в грязных пятнах (главным образом для тепла), а поверх него надел коричневую шерстяную куртку, в нескольких местах проеденную молью. Наконец, водрузив на голову шляпу с высокой тульей и больше не отваживаясь смотреть в зеркало, он вышел на улицу, встретившую его моросящим утренним дождем.
Доехав в кебе до находящейся в самом центре Лаймхауса Коммершл-Роуд-Ист, сыщик отправился дальше пешком, заранее зная, что отыскать Кейлеба будет нелегко. Монк уже несколько раз настойчиво пытался это сделать, однако ни у кого из встреченных им людей не возникало желания распространяться о брате Энгуса.
Подняв воротник, детектив пересек по мосту Британия Лаймхаусский канал с его темной водой и прошел мимо ратуши, направляясь к Вест-Индия-Док-роуд, а потом, круто свернув на Три-Колт-стрит, зашагал по ней к реке, пока не достиг Ган-лейн. Монк загодя наметил несколько мест, где можно всерьез заняться расспросами о Кейлебе Стоуне. Судя по тому, что ему уже удалось выяснить, жизнь этого человека постоянно находилась под угрозой. Его имя прочно ассоциировалось с насилием и разными темными делами. Стоун обладал на редкость вспыльчивым характером, и поэтому о нем не говорили иначе как со страхом и понизив голос до шепота. Однако Уильям до сих пор не имел понятия, откуда Кейлеб добывал деньги и где жил. Сыщик лишь предполагал, что его следует искать где-нибудь в кварталах, расположенных ниже по течению реки к востоку от Вест-Индия-Док-роуд.
В первую очередь он зашел к ростовщику на Ган-лейн, где ему приходилось бывать и раньше. Монк не мог вспомнить чего-либо конкретного ни о самом ростовщике, ни о небольшой комнате, где тот принимал посетителей, набитой всевозможной домашней утварью – мрачными свидетельствами того, до какой степени нищеты дошли здешние жители. Однако встревоженное выражение, появившееся на лице хозяина и ставшее заметным при свете масляных ламп, когда он поднялся из-за прилавка, наводило на мысль, что Уильям уже встречался с ним в прошлом и что эта встреча дорого обошлась ростовщику.