Рэйвенсбрук крепко уперся руками в бока.
– Я должен остаться? – Не приближаясь к постели ни на шаг, он пристально смотрел в сторону медсестры.
– В этом нет необходимости, – тут же твердо заявила она. – Вам лучше отдохнуть, чтобы сберечь силы на случай, когда они вам понадобятся.
Майло медленно выдохнул.
– Вы меня позовете?
– Да, сразу, как только что-нибудь изменится, даю вам слово. – Эстер чуть склонила голову, указав на шнурок колокольчика, висящий возле кровати. – Если там будет кто-то находиться, вам сообщат через несколько минут.
– Спасибо, я вам очень признателен, мисс… мисс Лэттерли. – Подойдя к двери, мужчина вновь обернулся. – Вы… отлично делаете свое дело. – С этими словами Рэйвенсбрук удалился, прежде чем медичка успела ответить.
Спустя примерно двадцать минут Энид стало еще хуже. Она заметалась и забилась на постели, крича от боли.
Эстер дотронулась до ее лба. Он пылал еще жарче. Глаза пациентки оставались открыты, но она, похоже, не видела, что ее окружает, глядя на медсестру так, словно позади нее находился еще кто-нибудь.
– Джеральд? – хрипло проговорила больная. – … Не здесь. – Дыхание ее сделалось тяжелым, и она на минуту замолчала. – Любимый, ты напрасно пришел. Папа будет… – Тихо вздохнув, она попыталась улыбнуться. – Ты знаешь, маме нравится Александр.
Выжав смоченный в прохладной воде кусок материи, мисс Лэттерли положила его Энид на лоб, а потом стала осторожно прикладывать его к горлу и груди. Она попыталась напоить леди Рэйвенсбрук, но это ей не удалось. Ей сейчас нужно было во что бы то ни стало сбить у нее температуру. У больной, похоже, еще более усилился бред.
– Хорошо, – неожиданно сказала она. – Не говори папе… он такой… – Она заметалась, отодвинулась в сторону, а потом ее вдруг словно охватила печаль. – Бедный Джордж… Но я просто не могу! С ним так скучно! Неужели вам не ясно? – Смолкнув на несколько минут, она попыталась сесть, устремив взгляд в сторону медсестры. – Майло? Не сердись на меня так. Он не собирался…
– Тише. – Эстер ласково обняла Энид. – Он не сердится, честное слово. Ложитесь скорее опять. Отдыхайте.
Однако ее пациентка напряглась всем телом, задышав еще тяжелей и прерывистей.
– Майло! Любимый, прости меня! – прохрипела она. – Я понимаю, тебе сейчас больно… но ты на самом деле не должен…
– Нет, – твердила мисс Лэттерли, – он не обижается. Ему только хочется, чтобы вы отдыхали и поправлялись. – Она обняла Энид еще крепче и почувствовала, что та горит, словно в огне, дрожа всем телом, а ее рубашка насквозь пропиталась по́том. Казалось, под тонкой хлопковой тканью совсем не осталось плоти, а кости больной сделались хрупкими. А ведь всего несколько дней назад Энид была сильной здоровой женщиной…
– Ты так зол! – воскликнула она неожиданно погрубевшим от горя голосом. – Почему? Почему, Майло?
Мисс Лэттерли по-прежнему осторожно удерживала ее за плечи.
– Он не сердится, дорогая. Правда, – убеждала она бредящую женщину. – Если он и сердился, это было давно. А теперь все прошло. Лежите спокойно и отдыхайте.
Рэйвенсбрук затихла на несколько минут; ей как будто бы полегчало.
Эстер много раз приходилось видеть людей в бреду, и она знала, что в их сознании прошлое путается с настоящим. Иногда человек словно возвращался в собственное детство. А тифозных больных часто преследовали ужасные видения: перед глазами у них возникали какие-то огромные раздутые лица, которые потом пропадали, окружающие предметы принимали уродливые очертания, делались неопределенными и угрожающими, искажаясь до неузнаваемости.
Медсестре нестерпимо хотелось помочь Энид, облегчить ее страдания, заставить кризис отступить, однако она была не в силах что-либо сделать. От этой болезни не существовало ни лекарств, ни способов лечения. Поэтому девушка, как и любой другой на ее месте, могла сейчас лишь ждать и надеяться.
В единственном непогашенном рожке негромко шипел газ. На полке над камином монотонно тикали часы. Огонь в топке почти потух, и на решетке остались только жаркие красные угли, однако оттуда уже не доносилось ни гудения пламени, ни шороха прогорающих дров.
Энид вновь заворочалась на постели.
– Майло? – прошептала она.
– Может, мне позвать его? – спросила Эстер. – Он здесь, совсем рядом. Он придет.
– Я знаю, это беспокоит тебя, любимый, – продолжала говорить леди Рэйвенсбрук, словно не услышав вопроса. – Но тебе на самом деле нужно обо всем забыть. Ведь это только письмо! Ему не следовало его писать… – Голос ее казался обеспокоенным, и в нем чувствовалось что-то похожее на сожаление. – А мне не следовало смеяться… – Речь больной сделалась сбивчивой, постепенно превратившись в нечленораздельное бормотанье, а потом она вдруг радостно хихикнула, прежде чем замолчать.
Месестра опять намочила и выжала кусок ткани. Теперь ей нужно было позвонить и распорядиться, чтобы им принесли свежей прохладной воды, но, чтобы дернуть за шнурок звонка, ей пришлось бы отпустить Энид.
Очень осторожно Эстер попыталась высвободить пациентку из своих объятий, но та вдруг отчаянно вцепилась в нее ослабевшей рукой.
– Майло! Не уходи!.. Конечно, тебе больно. Он совершил постыдный поступок. Я понимаю, любимый… но…
Речь ее снова сделалась сбивчивой и бессмысленной. У Энид явно начали путаться мысли. Она заговорила о танцах и званых вечерах, как будто вновь превратившись в юную девушку. Слова ее большей частью оставались неразборчивыми, но иногда ей удавалось произнести довольно четко часть какой-нибудь фразы – мужское имя, признание в любви, упрек или слова прощания. Похоже, у этой женщины – на самом деле или лишь в ее воображении – имелось когда-то немало поклонников, и, судя по доверительному тону голоса, а также по обрывкам отзывов об этих людях, некоторые из них любили ее по-настоящему. Имя Майло она однажды произнесла с горечью близкого к отчаянию сожаления, а потом повторила еще два или три раза подряд таким тоном, словно восхищалась им, и в ее голосе теперь одновременно ощущались и нежность, и разочарование.
Ближе к ночи миссис Рэйвенсбрук металась уже не так сильно, и Эстер со страхом подумала, что она угасает. Больная совсем ослабла, а жар у нее, похоже, стал еще больше. Медсестра все же на мгновение выпустила ее, чтобы дернуть за шнурок. Дингл вошла в спальню почти сразу, одетая точно так же, как и днем, с побледневшим от переживаний лицом и широко раскрытыми глазами. Мисс Лэттерли попросила ее позвать лорда Рэйвенсбрука, а также принести свежую воду и чистые полотенца.
– Это… – Служанка хотела что-то спросить, но в последний момент передумала. – Может, пора сменить постель, прежде чем сюда придет лорд?
– Нет, благодарю вас, – отказалась Эстер. – Я не стану ее тревожить.
– Я помогу вам, мисс.
– Сейчас это ничего не изменит.