Приблизившись почти вплотную, Монк заметил, что один из мужчин носил старую матросскую куртку, слишком тесную ему в плечах, однако непромокаемую. Одежда другого на первый взгляд могла показаться сшитой на заказ, если б это не являлось нелепостью в подобном месте. Окинув взглядом обладателя этого костюма с головы до ног, сыщик заметил, что его одежда сидит на нем свободно, можно сказать, бесформенно свисает. Когда мужчина протянул руку к жаровне, Уильям увидел, что его пальто настолько изорвано, что его можно принять за открытое с боков. Он также обратил внимание на темное пятно немного пониже плеча, приняв его за след, оставленный влагой. Бедняга, подумал сыщик. Он и сам здорово замерз даже в своем пальто из добротного сукна.
– Каштанов на два пенса, – довольно дерзко проговорил Уильям, не желая, чтобы эти люди смотрели на него, как на чужака.
Человек в пальто молча протянул руку, и Монк положил ему на ладонь двухпенсовую монету.
Мужчина опытной рукой отобрал дюжину орехов и отодвинул их в сторону, чтобы они немного остыли. Его пальто отличалось изящным покроем. Лацканы казались отлично пригнанными, а идущий по краю воротника шов свидетельствовал о том, что портной хорошо знал свое дело. Детектив неплохо разбирался в подобных вещах. Это пальто сшили для человека одного с ним роста и одинаковой ширины плеч.
Для Энгуса Стоунфилда?
Уильям перевел взгляд на брюки мужчины. Слабого света горящих в жаровне углей было явно недостаточно, однако он решил, что раньше они принадлежали тому же человеку, который носил это пальто.
В голову Монку неожиданно пришла дикая мысль. Додуматься до такого можно было лишь в порыве отчаяния.
– Я поменяюсь с тобой одеждой за гинею! – предложил он продавцу каштанов.
– Что? – Тот посмотрел на него так, словно не поверил собственным ушам.
Подобное предложение показалось бы смешным любому на его месте. Сыщик не переодевался после того, как ушел из дома Рэйвенсбрука, и его пальто обошлось ему в несколько фунтов. Сейчас он не мог позволить себе заказать новое. Но если Друзилла не оставит своих намерений, он вскоре может сделаться таким же нищим, как стоящий рядом с ним оборванец. А так он, по крайней мере, получит удовольствие, разоблачив перед этим Кейлеба Стоуна. Справедливость восторжествует, хотя бы частично!
– Мое пальто на твою куртку и брюки, – повторил Уильям.
Оборванец на некоторое время задумался, явно взвешивая шансы.
– И вашу шляпу в придачу, – попробовал он поторговаться.
– Пальто или ничего, – бросил в ответ Монк.
– Что я буду делать без штанов? – поинтересовался бродяга. – Это неприлично.
– Тогда забирай мои брюки и сюртук, а пальто останется у меня, – предложил детектив. – И шляпу тоже. – Такой вариант сделки показался ему даже лучше. В любом случае у него найдутся другие костюмы.
– Дайте мне подумать. – Оборванец, похоже, не торопился соглашаться, опасаясь какого-нибудь подвоха.
Монк распахнул свое пальто, позволив ему оценить костюм.
– Идет! – тут же согласился бродяга. – Ты, наверное, рехнулся, приятель, но уговор дороже денег.
Они торжественно обменялись одеждой здесь же, возле жаровни, под покровом туманной ночной мглы. При этом Уильям не выпускал из рук пальто, на случай если оборванец, чего доброго, попытается прихватить с собой и его.
– Ты точно дурачок, – повторил он, завернувшись в теплый сюртук сыщика. Тот оказался слишком велик для него, но все же был гораздо лучше того, который он только что променял.
Снова надев пальто, Монк кивнул другому мужчине, наблюдавшему за этой сценой, не веря собственным глазам, словно она пригрезилась ему с перепоя, а потом повернулся и зашагал назад по Ист-Индия-Док-роуд, направляясь туда, где можно было остановить кеб и вернуться, наконец, домой.
Проснувшись на следующее утро, Уильям почувствовал легкое головокружение, озноб и напряжение во всем теле, словно он заранее предвкушал успех, которого ему, наконец, удалось добиться после долгих утомительных поисков. Потом, поднявшись с постели и чихнув, мужчина вспомнил о Друзилле, и ощущение радости тут же покинуло его: оно словно вытекло из него, как кровь из перерезанной вены.
Монк умылся, побрился и оделся, прежде чем решил осмотреть костюм, который раздобыл предыдущей ночью. Квартирная хозяйка принесла завтрак, который он проглотил, даже не почувствовав вкуса пищи и спустя пять минут уже забыв, что именно он ел.
Наконец детектив взял одежду, в первую очередь сюртук, и принялся внимательно изучать ее возле окна при холодном дневном свете. Сюртук был сшит из тонкой шерстяной ткани, в которой четко выделялись узлы вязки. Покрой его отличался изяществом и в то же время казался весьма консервативным, без каких-либо уступок веяниям моды, что лишний раз подчеркивало отличное качество работы. На одном из швов портной выстегал собственное имя. С точки зрения улик, наиболее важным казалось то, что бока сюртука оказались разорваны, словно кто-то распорол их ножом. Примерно в десяти дюймах ниже левого плеча Монк обнаружил пятно крови размером около четырех дюймов, находящееся приблизительно напротив того места, где у человека расположено сердце, – правда, не спереди, а сзади. Он также обратил внимание на маленькую, не больше дюйма в длину, дырку возле правого локтя и на несколько спутавшихся между собой и вытянутых из ткани волокон на правом предплечье. Носивший этот сюртук человек наверняка участвовал в серьезной схватке, возможно ставшей для него роковой.
Брюки, как заметил Уильям вчерашним вечером, оказались сшиты из того же материала, что и сюртук. Одно колено было разорвано; на обеих штанинах, покрытых пятнами грязи, несколько ниток вытянулось из ткани, а пояс сзади насквозь пропитался кровью.
У Монка оставался единственный выбор. Ему следовало показать эти вещи Женевьеве Стоунфилд. Если она их не опознает, предъявлять их в качестве улик будет бессмысленно. Мысль о том, что ему придется подвергать миссис Стоунфилд такому испытанию, вызывала у сыщика отвращение, но у него не было другого выхода. Он не мог избавить ее от этой процедуры. Хотя если потом кто-то обнаружит труп, Уильям также не сумеет уберечь ее от участия в опознании.
В подобных случаях человеку не следует оставаться одному – рядом всегда должен находиться кто-нибудь из тех, кто способен его поддержать или, в крайнем случае, просто позаботиться о нем. На свете, наверное, не существует успокоения, с помощью которого можно сделать такую правду менее жестокой.
Но кто может занять это место? Эстер, как и Калландра, продолжала бороться с эпидемией брюшного тифа, а Энид Рэйвенсбрук еще далеко не оправилась после болезни. Лорда Рэйвенсбрука Женевьева, похоже, не ставит ни в грош, а возможно, она просто боится его. Арбатнот принадлежал к числу служащих конторы, являясь одним из тех, кому ей предстояло дать соответствующие указания относительно того, как следует управлять делами…
Кроме них, оставался лишь Тайтус Нивен. Монк одно время питал к нему недоверие, которое, однако, впоследствии оказалось напрасным. Этот человек отличался благородством, скромностью и к тому же сам слишком хорошо знал, что такое страдания, а поэтому наверняка мог утешить миссис Стоунфилд. Да, Уильяму следовало обратиться к Тайтусу. А если он имел отношение к гибели Энгуса, тонкая ирония этого обстоятельства станет еще одним элементом трагедии.