Стоун вцепился закованными в кандалы сильными и вместе с тем изящными руками в ограждавшие скамью подсудимых перила столь крепко, что у него побелели костяшки пальцев.
Рэтбоун мысленно молил Бога, чтобы Женевьева вспомнила все то, что они обсуждали и о чем договорились заранее. Пока разработанный им план претворялся в жизнь как нельзя лучше.
– Вы не опасались, что когда-нибудь ваш муж получит серьезное ранение? – спросил он. – Что, если бы он получил увечье или остался инвалидом на всю жизнь?
Лицо миссис Стоунфилд оставалось бледным и напряженным, и она по-прежнему смотрела только в пространство перед собой.
– Да, я ужасно этого боялась, – согласилась она. – Я умоляла его не ходить туда больше.
– Но он оставлял ваши просьбы без внимания?
– Да. Он заявлял, что не может бросить Кейлеба. – Женевьева как будто не заметила издевательского, исполненного злобной тоски смешка подсудимого. – Энгус часто вспоминал, каким его брат был в детстве, – проговорила она, задыхаясь, – а также о том, что им пришлось тогда пережить, о том, как они горевали о потере родителей… – Женщина несколько раз торопливо моргнула, стараясь удержаться от открытого проявления чувств.
Рэтбоун с усилием заставлял себя не смотреть в сторону присяжных, однако почти физически ощущал их сочувствие, которое, казалось, накатывалось на него теплой волной.
Черты изможденного лица Энид Рэйвенсбрук, по-прежнему сидевшей среди зрителей, смягчились от сострадания к горю, которое она теперь представила себе. Весь ее вид выражал столь глубокое переживание, что Оливеру упорно казалось, будто ей в детстве тоже пришлось пережить подобное одиночество.
– Да? – осторожно поторопил он Женевьеву.
– Охватившее их ощущение полного одиночества, – продолжала она, – мечты и опасения, которые они разделяли. Когда они болели или чего-то боялись, то искали помощи друг у друга. О них больше некому было позаботиться. Мой муж не мог об этом забыть, как бы ни относился к нему теперь Кейлеб. Он всегда помнил, что его жизнь сложилась счастливо, а его брату повезло в ней куда как меньше.
В эту минуту Стоун издал какой-то неопределенный звук, одновременно напоминавший стон и рычание. Один их охранников слегка дотронулся до него, а другой презрительно усмехнулся.
– Он говорил об этом, миссис Стоунфилд? – задал Рэтбоун новый вопрос. – Он именно так и выражался или это лишь ваше предположение?
– Нет, он неоднократно заявлял об этом. – Теперь голос Женевьевы сделался ясным и решительным. В его интонации чувствовалась уверенность.
– Вы опасались, что Кейлеб из зависти к успехам вашего мужа и возникшей на этой почве ненависти мог нанести ему серьезное увечье? – спросил обвинитель.
– Да.
Зрители разом принялись перешептываться и задвигались на своих местах. Солнце скрылось за тучами, и в зале с деревянной отделкой стен заметно потемнело.
– Муж понимал ваши опасения? – опять спросил Оливер.
– О да, – согласилась свидетельница, – он их вполне разделял. Он сам этого очень боялся. Но Энгус принадлежал к числу людей, ставящих долг и честь превыше всего. Речь шла о верности брату. Энгус утверждал, что он в долгу перед Кейлебом и не сможет примириться с собственной совестью, если теперь бросит его на произвол судьбы.
Один из присяжных одобрительно кивнул, подчеркивая этим свою решимость, а потом бросил в сторону скамьи подсудимых взгляд, исполненный нескрываемого презрения.
– Какой долг вы имеете в виду, миссис Стоунфилд? – спросил Рэтбоун. – Муж вам ничего не объяснял?
– Он только говорил, что брат защищал его в детстве, – ответила Женевьева. – Он не вдавался в подробности, но я думаю, что его приходилось защищать от мальчишек постарше, если те дразнили или обижали его. По его словам, один мальчишка обходился с ним особенно жестоко и Кейлеб всегда принимал удар на себя, выручая Энгуса. – На мгновение на глазах у нее появились слезы, но она не обратила на них внимания. – Энгус помнил об этом всегда.
– Понятно, – тихо сказал Оливер, чуть улыбнувшись. – Подобная порядочность, как мне кажется, понятна каждому из нас, и ею можно лишь восхищаться. – Он ненадолго замолчал, позволив присяжным усвоить высказанную им мысль, при этом по-прежнему избегая смотреть в их сторону – такой прием казался ему слишком грубым. – Но муж, по вашим словам, в то же время чего-то опасался, – продолжал Рэтбоун. – Почему вы так считаете, миссис Стоунфилд?
– Потому что, прежде чем уйти, он казался обеспокоенным и погруженным в себя, – ответила свидетельница, – тогда как в другое время он вел себя совершенно иначе. Он предпочитал проводить время в одиночестве, часто принимался ходить по комнате. Его лицо становилось бледным, у него пропадал аппетит, появлялась дрожь в руках и сухость во рту. Когда человек настолько испуган, это нетрудно заметить, мистер Рэтбоун, особенно если ты хорошо его знаешь и любишь.
– Конечно, – тихо проговорил обвинитель. От его внимания не ускользнуло, как Кейлеб, наклонившись вперед, навалился на перила ограждения, и двое присяжных смотрели на него, как на дикое животное, с таким видом, словно он мог броситься на них, если б не скованные руки. – Что еще вы можете сообщить суду?
– Иногда его преследовали кошмары, – ответила Женевьева, – он выкрикивал во сне имя Кейлеба, повторяя затем: «Нет! Нет!» А потом просыпался, весь в поту и охваченный дрожью.
– Он не говорил вам, что ему снилось?
– Нет. Но выглядел он так, словно испытал сильное потрясение. – Женщина закрыла глаза, и голос ее задрожал. – Я обнимала его и не отпускала, пока он снова не засыпал, как ребенок.
В зале воцарилась абсолютная тишина. Даже Кейлеб уронил голову, спрятав лицо на груди. Изредка кто-нибудь из присутствующих тяжело вздыхал, пытаясь хотя бы немного облегчить эмоциональное напряжение.
Энид, казалось, вот-вот зарыдает. Она сидела неподвижно, крепко сжав руку Эстер.
– Я сожалею, что мне приходится причинять вам боль, – вновь заговорил Оливер, немного подождав, чтобы свидетельница могла прийти в себя, – но я должен задать вам еще несколько вопросов. Какие шаги вы предприняли, когда ваш муж не вернулся домой?
– На следующий день я отправилась к нему в контору, чтобы выяснить у старшего клерка – у мистера Арбатнота, – не уехал ли Энгус по делам, подумав, что я каким-то образом не смогла получить известие на этот счет. Он ответил, что Энгус никуда не уезжал. Он… – Женевьева замолчала.
– Да, пожалуйста, не говорите нам, что сказал мистер Арбатнот. – Рэтбоун взглянул в сторону миссис Стоунфилд с чуть заметной улыбкой. – Мы сами допросим его надлежащим образом. Расскажите только о том, как поступили вы сами, получив такие сведения.
– Я ждала мужа еще день, а потом обратилась к частному сыщику, которого мне порекомендовали, – к мистеру Уильяму Монку.
– Мне придется вызвать мистера Арбатнота и мистера Монка, ваша честь, – заявил обвинитель, прежде чем вновь обернуться к Женевьеве: – Что вы сказали мистеру Монку?