Мы с Элизой, подглядывая в щелки, подслушали их жалостные, беспомощные попытки выпутаться, позвать на помощь. Они спросили доктора Корделию Свейн Кординер, как же можно увязать нашу тупость с тем, что мы можем вести такие ученые беседы практически обо всем, да еще на многих языках.
Доктору Кординер как раз не терпелось просветить их именно в этом отношении.
– В мире полно людей, которые ловко притворяются более умными, чем они есть, – сказала она. – Они втирают нам очки при помощи нахватанных знаний, иностранных слов, цитат и прочего, а на самом-то деле они ничего не знают о жизни, и вообще всем их знаниям грош цена. Моя задача – разоблачать таких субъектов, ради пользы общества и их собственной пользы.
– Ваша Элиза – наглядный пример, – продолжала она. – Она мне тут лекции читала по экономике, и по астрономии, и по музыке, обо всем на свете, а между тем она ни читать, ни писать не умеет и никогда в жизни не научится.
* * *
Она сказала, что положение у нас не такое уж отчаянное – ведь нам не придется добиваться хорошего места.
– Честолюбие у них практически отсутствует, – сказала она, – так что жизнь не разобьет их честолюбивые замыслы. Единственное, чего они хотят, – это жить, как жили раньше, без перемен – что, разумеется, совершенно недопустимо.
Отец печально кивнул.
– Значит, мальчик все же умнее сестры?
– Его единственное преимущество – то, что он умеет читать и писать. Он далеко отстает от нее по умению держаться в обществе. Когда ее нет поблизости, он нем как могила.
– Я предлагаю послать его в какую-нибудь специальную школу, где с него не будут требовать особенных успехов ни в учебе, ни в общении с людьми, и пусть он там учится грести на своей лодке.
– Что делать? – спросил отец.
Доктор Кординер ему растолковала:
– Грести каждому на своей лодке, – повторила она.
* * *
Надо бы нам с Элизой в эту минуту разбить ногами перегородку и ввалиться в библиотеку в вихре штукатурки и дранки.
Но у нас хватило ума сообразить, что возможность подслушивать, когда понадобится, – одно из наших немногих преимуществ. Поэтому мы прокрались обратно в свои спальни, и уже оттуда вырвались в коридор, скатились по парадной лестнице, промчались по гостиной и ворвались в библиотеку в состоянии, нам совершенно до того несвойственном. Мы рыдали в голос.
Мы им крикнули, что, если они попробуют нас разлучить, мы покончим с собой.
* * *
Доктор Кординер расхохоталась. Она сказала нашим родителям, что в ее тестах были специально заложены вопросы для выявления суицидальных тенденций.
– Я вам даю полную гарантию, – сказала она, – что ни один из этой парочки и не подумает кончать с собой.
Но она сказала это слишком весело, и это оказалось ее тактическим просчетом, потому что наша мама вдруг преобразилась. Что-то у нее внутри лопнуло. В комнате мгновенно запахло порохом, когда наша мама перестала быть безвольной, любезной и легковерной куколкой.
Она сначала даже ничего не сказала. Но она на глазах теряла все человеческое, в переносном смысле. Она собралась в комок и припала к земле, как пантера, готовая сию секунду перегрызть глотку хоть дюжине экспертов по детскому воспитанию защищая своих детенышей.
Это был первый и единственный раз, когда она не рассуждая, инстинктивно вела себя как мать.
* * *
Мы с Элизой почуяли этот дух джунглей, насколько я понимаю, телепатически. Во всяком случае, я помню, как нежная оболочка, выстилавшая мои носовые и лобные полости, затрепетала от ощущения защиты и поддержки.
Мы разом перестали плакать – тем более что это у нас плоховато получалось. Да, и мы потребовали без обиняков, чтобы нас немедленно экзаменовали – этот тест на уровень интеллекта можно было провести хоть сейчас. И чтобы мы на этот раз отвечали вместе.
– Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы вместе так здорово соображаем, и чтобы никому больше не пришло в голову нас когда-либо разлучать.
Мы высказались с осторожностью. Я им объяснил, кто такие «Бетти и Бобби Браун». Я признал, что они недоумки. Я сказал, что раньше мы понятия не имели о том, что такое ненависть, и нам даже было трудно сообразить, что это за род человеческой деятельности, хотя мы про это читали в книжках.
– Но теперь мы понемногу начинаем понимать, что такое ненависть, – сказала Элиза. – Наша ненависть, однако, очень ограничена, мы ненавидим только двух людей во всей Вселенной: Бетти и Бобби Браун.
* * *
Доктор Кординер, как оказалось, была к тому же еще и трусиха. И, как все трусы, она решила продолжать грубый натиск в самое неподходящее время. Она стала издеваться над нашими требованиями.
– Вы что, не понимаете, в каком мире живете? – сказала она, и прочее в таком роде.
Тогда мама встала и подошла к ней, но не коснулась ее, и в глаза ей тоже не глядела. Мама говорила куда-то, чуть повыше ее ключиц, голосом, напоминавшим мурлыканье или рычанье. Она назвала доктора Кординер «расфуфыренной пташкиной какашкой».
И нас с Элизой подвергли повторному тестированию – на этот раз в паре. Мы сидели бок о бок за столом из нержавеющей стали в кафельной столовой.
Как же мы были счастливы!
Доктор Кординер, потеряв лицо, задавала вопросы, как робот, а наши родители наблюдали. Но она позаботилась, чтобы все вопросы были новые, незнакомые.
Прежде чем приступить к делу, Элиза сказала матери и отцу:
– Мы вам обещаем правильно ответить на все вопросы.
И мы сдержали обещание.
* * *
Что это были за вопросы? Да вот я как раз вчера, роясь в развалинах школы на Сорок шестой улице, наткнулся на весь набор вопросов по интеллектуальному тестированию. Мне повезло – они были в полном порядке, готовы к работе.
Цитирую:
«Некто купил 100 акций по пять долларов за штуку. Если каждая акция поднялась в цене на 10 центов за первый месяц, упала на восемь центов за второй месяц, и опять поднялась на три цента за третий месяц, то сколько стоили все ценные бумаги этого человека в конце третьего месяца?»
Попробуйте решить еще задачку:
«Сколько цифр находится слева от запятой в квадратном корне из 692038,42753?»
А вот еще:
«Какого цвета будет желтый тюльпан, если на него смотреть через синее стекло?»
А вот еще:
«Почему нам кажется, что Малая Медведица оборачивается вокруг Полярной звезды раз в сутки?»
И еще:
«Астрономия относится к геологии, как альпинист к кому?»