Теперь же каждый из нас пользуется практически неограниченной свободой от уз другого, и наша дочь является той единственной ниточкой, которая нас связывает. Не будь её, кто знает, как быстро моя голова украсила бы зал боевых трофеев богини смерти.
– Я заберу её, пока малышка спит.
– А что ты ей скажешь, когда она проснётся в Ледяном аду?
– Вот не надо ля-ля, смертный. У меня там, между прочим, куда уютней, чище и нет таких сквозняков, как в твоём драгоценном замке!
– Да неужели?
– Хочешь проверить?
– Предпочту поверить тебе на слово. – Мне пришлось уступить. Будить ребёнка прямо сейчас, наверное, действительно не стоило. – Подожди меня тут.
Быстро сбегав наверх, в комнату Хельги, я забрал её розовый рюкзак, потом метнулся к себе, нашёл за кроватью блокнот и ручку, сел на пол и быстро написал короткую записку:
«Лапка моя, ничего не бойся. Ты в гостях у своей мамы, она тебя не обидит. Следуй её советам, она плохому не научит».
Подумав, я зачеркнул последнее. Хель намерена учить её именно плохому.
«Завтра жду тебя дома. Целую и люблю!»
Наверное, надо было как-то подписаться. Твой папа Ставр? Ставр Белхорст? Просто твой папа? Не знаю, как-то слишком сентиментально всё это, что ли…
И так сойдёт. Я сунул записку в рюкзак, забросил его на плечо и быстрым шагом вернулся во внутренний двор. Хель терпеливо ждала меня у конюшни рядом со спящей на сене дочерью.
– Вот, это её.
– Думаешь, у меня нечем накормить или не во что переодеть девочку?
– Мало ли… Она сама что-то сюда напихала, может, ей и пригодится. Когда вас ждать?
– Завтра на закате, – прикинув время, решила богиня. – Если будем задерживаться, я тебя предупрежу.
– Постарайтесь не задерживаться.
– О да-а…
Я вздохнул. Смерть редко обманывает, она просто не видит в этом смысла.
Ладно, если она доверила мне нашу дочь на столько лет, то неужели я не поверю ей на один день? Простите, понимаю, что это глупо, но как, оказывается, трудно и больно отпустить…
– Идите. Я буду вас ждать.
– Поцелуешь меня? – Хель обернулась ко мне.
Я посмотрел ей в глаза, склонился и прикоснулся губами к её руке.
– Ты становишься мудрее, Ставр-граничар, – удовлетворённо улыбнулась она. – Начинаешь думать головой. Я почти не жалею, что доверила тебе дочь…
Она начертила в воздухе руну прощания и исчезла вместе с моей Хельгой. Мир ожил. Свежее сено у стены ещё хранило тепло тела моей умнички.
– Сир, а где же…?!
– У своей мамы, в гостях, завтра вернётся.
– Но что тут произошло? – подбежал ко мне Седрик, тревожно озираясь по сторонам. – Миледи Хельга только что лежала тут, и…?!
Я отмахнулся, давая понять, что не расположен сейчас к добровольной даче показаний, но он не отставал:
– А сэр Эд знает? А мне, значит, знать не полагается? И после этого вы продолжите называть меня своим другом? Да разве так поступают с друзьями, сир?!
– Она у мамы! Её мама – богиня смерти Хель. Нет, она не причинит вреда моей малышке, она тоже по-своему любит её. Всё. Я никому не должен давать отчёта в своих семейных делах и ни у кого не буду спрашивать разрешения отпустить дочь погостить к маме. Вопросы?!
– Все сразу или по одному?
Мне в очередной раз захотелось его задушить. Удержало лишь трезвое соображение, в том плане, что бывший крестоносец наверняка окажет вооружённое сопротивление, нас кинутся разнимать, а такие вещи часто приводят к междоусобной резне во всём замке.
Не хочу повторять роковых ошибок других бурых феодалов. Впрочем, всерьёз сцепиться мы просто не успели, потому что из кухонного окна донёсся недовольный голос нашей кухарки Агаты:
– Лорд Белхорст, вы уж уймите как-нибудь своего дорогого гостя! Опять, поди, с бедненьким Метью что-то противоестественное сотворяет. Не слышите разве, как мальчик надрывается?
Мы с Седриком посмотрели на Агату, а потом обменялись недоумёнными взглядами.
– Эд, Метью – и нечто противоестественное?
– Кого вы слушаете, сир?!
Мы пожали друг другу руки и, не тратя ни минуты, бросились спасать юного поэта от зубастого литературного критика.
Мы успели. Бывший бог как раз гулко бился лбом о стену, а рыдающий Метью в перерывах между всхлипами и хохотом рвал на мелкие части листы бумаги, исписанные корявыми строчками.
Кстати, толстуха Агата слегка ошиблась, то есть орали они оба. Один от обиды, другой от боли. Нет, не физической. Хотя это ещё как знать, плохая поэзия вполне способна причинить взыскательному литературному вкусу именно физическую боль.
– Что он тебе сказал?
– О, много чего полезного, – счастливо бросился мне навстречу тощий паж. – Сейчас вспомню…
– Не надо! – Теперь уже я вовремя вспомнил, какими выражениями наш дядя Эдик кроет современную поэзию. – Главное, не принимай всё близко к сердцу, а ищи в его критике конструктивное зерно.
– Он сказал, что убьёт меня!
– В смысле если не перестанешь писать?
– Нет, в любом случае. Раз уж он прочёл мои стихи и не может это «развидеть»…
– Сурово. – Я посмотрел на дядю Эдика. В последний момент он что-то переувлёкся и, кажется, треснулся головой о стену крепче, чем следовало. – Знаешь что, дуй отсюда. Отсидись на кухне у Агаты, до вечера не попадайся нам на глаза. Я прикрою тебя, но не факт, что спасу, если будешь путаться у сэра Эда под ногами. Знаешь, что он пообещал сделать с автором песни «Я ночной хулиган, у меня есть наган…»?
– Нет. – По-моему, Метью испугался уже одного замогильного тона, которым я произнёс последнее предупреждение.
– Он его нашёл в Интернете, пообещал убить, закопать, выкопать, расчленить, закопать в разных местах, снова выкопать, сжечь на костре под пляски с бубном, развеять пепел и плевать три дня во все стороны, надеясь, что попадёт на прах бедолаги, где бы он ни нашёл себе тихое пристанище…
Мой паж на мгновение стал белее снятого молока, что свидетельствовало, если по совести, о наличии у него как минимум развитого воображения.
Значит, в литературном плане парень не мог быть так уж безвозвратно безнадёжен. Порой кучерявый дядюшка Хельги слишком бескомпромиссен и режет любое молодое дарование на корню…
– Бу-у… – тихо добавил я и в тот же миг остался один.
Мой недавно хромоногий паж легко мог бы дать фору любому эфиопскому спринтеру. Вот только что был здесь – р-раз! – и нет его. Умеет же, если поставить перед человеком правильные ориентиры.
– Сир?