— Проснулась! — мама склонила лицо. — Ты меня напугала! Знаешь, который час? — Не услышав ответ, — два часа ночи другого дня! — Мотнула головой. — Ну и ладно!
Дочь улыбнулась в ответ. Она и правда, отдохнула. Снилось что-то приятное. Очередное мамино: «Как ты?», всколыхнуло, вернуло на землю.
— Вижу, вижу! В порядке! — мать засуетилась. — Полежи немного, а я соберусь пока!
— К-куда? — не поняла.
— С работы я уволилась, из института ушла! Покупателей на квартиру нашла! Та-а-к! — покачала головой. — Чёрт! Твои документы из школы! Придётся ждать до завтра, аж до девяти часов утра, а хотелось бы пораньше…
Девушка встрепенулась, резко села. — Объясни толком, мам! А как же…
— Всё! Довольно! Не смей! Ничего не говори! — Отмахнулась. — Только жить начали и опять! — обратила к ней искажённое лицо. — Всё ты! Как твой проклятый отец! Ну, почему ты не в меня?! — Упала на диван, закрыла лицо руками!
Дочь поняла, ещё немного, запахнет лекарством.
— Не сердись, мам! Я всё сделаю! Как скажешь!
— «Как скажешь»! — зло, вдруг, передразнила мать, вскочив. — Мозги у тебя, как у…, — будто прогоняя что-то, махнула рукой, — так, хватит! Что толку от плача, упрёков и крика? Устраиваться надо!
— Где устраиваться-то, мам?
— В Москву поедем! Там затеряться легче!
— Всё заново?! — чуть не плакала дочь.
— А что делать? В тюрьму захотела?! Вон, весь город на ушах! Что смотришь? И тётя Света твоя ничего никому уже не расскажет!
— Ты её…, — дочь закрыла лицо.
— Забудь! Пойми ты! Она свидетель! — Заметила, как побелело лицо дочери. Та снова упала на кровать, закрыла подушкой голову. Мать не слышала, как та рыдала. Поняла позже, увидев сотрясающееся тело дочери под одеялом.
— Ничего! Даже к лучшему! Выплачется, легче станет! — произнесла в пустоту.
Девушка проснулась от громкого разговора матери по телефону.
— Она нездорова! Нет! Я сегодня же заберу документы! Да! В другую школу! Чем вызвано? — Что-то стала объяснять.
Затем мама с кем-то говорила снова. Властно и жёстко. Она услышала обрывок:
— Если к часу дня денег не будет, я продам квартиру другим! Если и цену подниму, будьте уверены, претендентов навалом! Согласны?! Жду! — Мать рассмеялась. Дочери знаком был этот смех: задуманное матерью воплощалось. Без малейшего отклонения.
И тут прозвучал звонок.
В дверь.
Девушка затряслась от страха. Затем выглянула так, чтобы её не заметили. На пороге стоял мужчина. Выше среднего роста. Хорошо одетый. Длинный плащ и шляпа. Он молчал. Снял мягкую серую шляпу, нервно теребя, взглянул на женщину. Серые глаза на приятном интеллигентном лице вопросительно и мрачно вонзились в лицо матери.
— Что это значит? Я ничего не понимаю! Объясни! Что происходит?! Мы же хотели…
— Т-с-с! Тише! Дочь услышит! Объяснения нужны? — Неожиданно язвительное, — а ты мне кто? Между нами всё кончено! — И нарочито грубое. — Уходи! Прошу! Не нужен ты мне!
Она видела, как мужчина продолжал смотреть в лицо матери, затем резко повернулся и вышел.
— Он же любит тебя! — она не выдержала, вышла из укрытия. — Как ты можешь, мам?!
Мать очень медленно повернула к ней мокрое от слёз лицо.
— Такова жизнь! — взяла дочь за плечи, слегка тряхнув, с болью произнесла:
— Ты! К сожалению, только ты мне всех дороже! Поняла?! Остальное… Боже! Что же ты наделала! Дочка! — Тяжело вздохнув, отвернулась. Опустив руки, подошла к двери. С горечью взглянула на неё, словно на живое существо. Уткнулась лбом. Впервые в жизни она видела как беззвучно, горько рыдает мать.
Москва! В этот праздничный звонкий город она влюбилась с первой минуты. После холодного и серого, как ей казалось, Ленинграда, здесь было живее и ярче. Как-то проще, но агрессивнее. Это сочетание простоты и агрессии, — стремительный, вечно спешащий поток людей, — ей, определённо, очень нравился. Исчезнуть, затеряться здесь, и впрямь, было не сложно.
Очень раннее утро, почти рассвет, а суета и спешка в самом разгаре. Лишь автомобили, словно призраки в рассветной мгле.
Сейчас ей было, на удивление, легко и весело, хотя мучила и томила неизвестность: что на этот раз скажет мама, — дочь не пришла ночевать. В очередной раз. Заметив постового, рванула к нему, игнорируя движение транспорта.
— Закурить не найдётся?
Молодой симпатичный инспектор ГАИ повернул лицо. Собрался, было, «отбрить» нахалку. Встретил блеск горящих глаз. Глубоких и синих, как небо в родном далёком городке у моря. В долю секунды, всему вопреки, взгляд скользнул по высокой, не по годам, груди, тонкой талии, красивым стройным ногам. Покраснел.
— Простите! Что? — перекрикивая гул автомобилей, заглянул в лицо. И пропал.
— Сигарета есть?
— Не курю! — растерялся. Затем: — Сейчас! А ну, подожди! Один момент! — Взмахнув полосатым жезлом, тут же остановил автомобиль. Перебросились несколькими фразами с водителем. Вернулся к ней, счастливо улыбаясь:
— Держи!
— Ух, ты! Мальборо?! Спасибо! Слушай, а ты, ничего! Смешной! Запиши-ка, телефон!
Парень с готовностью бросился искать по карманам бумагу.
— Ручку дай! — приказала властно, по-королевски. Записала номер домашнего телефона на внутренней стороне обёртки от жвачки, купленной в «Берёзке» на чеки, что так щедро одарил её один… Внезапно стало тошно и неприятно. Поспешно:
— На, вот! — быстро протянула. — Звони! Только так и представься, — инспектор ГАИ! Понял? На тот случай, если мать поднимет трубку! Пока! — бросилась снова сквозь поток автомобилей.
— Погоди! — послышалось в спину, не оглянулась. — Сумасшедшая! — уже тише произнёс молодой инспектор. Прочитав имя девушки на мятой обёртке, запомнил номер телефона, затем, бережно сложив, воткнул в корочку удостоверения.
Благодаря ловкости, вкусу и деньгам матери, непонятно откуда взявшимся в таком количестве, их маленькая семья вновь прекрасно устроилась, поселившись в очень приличном доме, — «сталинке», на Фрунзенской Набережной. Раздавая взятки направо и налево, мать быстро обзавелась связями и приобрела на первое время самую необходимую, но очень красивую и дорогую импортную мебель, а также ковры и сервизы. Когда вошла, открыв дверь своим ключом, неслышно, как ей казалось, собираясь прошмыгнуть в свою комнату, увидела мать. Скорее всего, та не сомкнула глаз и провела беспокойную ночь на ногах. Девушка заметила тёмные круги вокруг глаз. Мать сидела за столом, просматривая газеты, пила кофе.
— Явилась? Блудница Вавилонская! — констатировала, не глядя и не отрываясь от газеты, держа в руке красивую фарфоровую чашку. Совсем не злилась. Дочь знала: это, пожалуй, хуже любого скандала.