То, что пришлось защищать право любить нищего фигуранта, и музыка впридачу… Словно бы ей свыше знак подавали: ты, фигурантка Бянкина, теперь на верном пути! Натянулась между двумя сердцами струнка — ступай по ней, не бойся, ибо начались чудеса!
О своем резком поведении с Шапошниковым Федька пожалела, когда пришлось самой шнуроваться. У него это ловко получалось, а звать — как-то нехорошо.
Она понеслась в театр, ощущая свою жизнь в это утро — как полет навстречу счастью. Солнце победно сияло, с непривычки его радостный свет слепил глаза. Выскочив на Садовую, Федька сразу увидела извозчика, что, высадив седока у края Зеркальной линии Гостиного двора, собрался поворачивать, чтобы выехать на Невский. Она замахала руками, закричала: «Стой, стой!», побежала наперерез, чуть не попала под копыта великолепного рысака, удачно отскочила и вдруг засмеялась.
Такой она раньше не бывала, кажется, ни разу.
В уборной фигуранток стоял обычный галдеж — все помогали друг дружке поспешно снять платья и надевали простые юбки для занятий, обувались в мягкие кожаные туфли с завязками. Волосами, заплетя в косы, окручивали голову, сверху кое-кто надевал маленький чепчик. И все были в драгоценностях — с перстеньками, сережками, медальонами. Оставишь в уборной — поминай как звали.
Пока Федька собиралась, все убежали. Помчалась и она, кутаясь в шаль — без шали нельзя, во время репетиции нужно сохранять тепло.
На мужской стороне была та же суета — фигуранты спешили в зал, и последним, конечно, плелся лентяй Петрушка.
Федька вошла и сразу направилась к свободному месту у палки. Поставив к стене танцевальные туфли, повесив на палку шаль, она стала разминаться — приседать в деми-плие, проделывать простые батманы, стараясь при этом как можно сильнее напрягать работающую ногу — чтобы всю ее схватить мышечным усилием, всю ощутить. Рядом встала Малаша.
— Приходил? — шепнула Федька.
— Нет.
— Господи Иисусе… И ничего не передавал? Записочки?
— Нет.
Тут вошел танцмейстер, гаркнул на болтающих фигуранток, все выпрямились у палки, все положили на нее правую руку, ноги установили в правильную третью позицию и уставились на танцмейстера. Он молча задал ладонями комбинацию и взялся за скрипку. Урок начался.
Федька проделывала все движения сосредоточенно, в полную ногу. Она вводила и тело, и голову в то состояние, когда не сам танцуешь на середине зала, а словно кто-то другой руководит твоим вышколенным телом, подвешивает тебя в воздухе, запустив незримый крючок где-то меж лопаток, а ты знай разводи руками и перебирай ногами.
Это она умела — и могла мысленно искать Саньку в петербургских просторах. Найти ночлег за деньги нетрудно — у него наверняка есть при себе сколько-то, да еще тот рубль. Что помешало прийти к Малаше?
Федька не была ревнива — смирилась с тем, что ее избранник посещает Анюту, а что до Глафиры — так за эту тайную страсть она Саньку даже уважала. Недавно вошло в моду словечко «романтический» — так что способность Санькина к безмолвному чувству получила достойное определение.
Могло ли быть, что Санька, найдя укрытие, оказался в чьей-то постели?
Некстати вспомнился пронизывающий взгляд Шапошникова. Отчего-то живописец не одобрял любви, которая владела Федькой, и от этого на душе делалось тревожно. Однако его просьбу следовало выполнить.
Мужчины занимались в другом зале, и Федька увидела их, когда урок окончился и всю береговую стражу свели вместе — разучивать фигуры для нового балета «Деревенский праздник». В этот день намечено было сводить вчерне новые фигуры береговой стражи и сольные танцевальные арии.
Господин Канциани дал служителю листок, и тот под его присмот ром стал чертить на полу мелом длинные линии и дуги. Танцовщики и танцовщицы переобувались — снимали мягкие туфли для урока, надевали другие, на крутых каблучках и с пряжками. Федька окинула взглядом компанию фигурантов — Сеньки-красавчика среди них не было. Она подошла к Бориске.
— Где красавчик наш, не знаешь?
— С утра не появлялся. Пригрелся под бочком у своей купчихи, — шепнул Бориска, — и вылезать ему оттуда неохота.
Пришли дансеры и дансерки, стали особо, всячески показывая, что они тут — знать, аристократы. Мария Казасси и Катерина Бонафини нарочито громко разговаривали по-итальянски. Лепик что-то втолковывал Канциани по-французски, вдруг рассердился, отскочил, встал в позу и вполноги прошел кусок из своего выхода; Канциани замахал рукой так, что всем стало понятно: нет-нет-нет, этого, пока я жив, в балете не будет.
Федька подошла поближе — по-французски она хорошо понимала, изъяснялась похуже. Но балетмейстер и Лепик уже не спорили, а дружно ругали фигурантов.
— Есть только один способ добиться, чтобы береговая стража исполняла па и фигуры отчетливо, — говорил сердитый Канциани. — Это — ставить самые простые и легкие для выполнения. Если темпы и па слишком сложны — будет одна путаница.
Это Федьке не понравилось — она как раз хотела сложностей, чтобы хоть малость — а блеснуть.
— Ну вот я ставлю четыре поперечные линии, в каждой по четыре пары. В первой линии все будет правильно и четко, во второй — похуже, в третьей вяло и неточно, а бестолковая четвертая будет плестись с превеликим трудом. Ей-богу, уйду отсюда к кому-нибудь из вельмож, кто содержит танцевальную труппу! Там хоть розгами можно убедить береговую стражу не путать па и не подсовывать мне шанжманы вместо антраша!
Лепик весело засмеялся. Федька, почувствовав себя оскорб ленной, повернулась к Канциани спиной — уж она-то не ленилась проделывать все антраша, положенные по ходу танца, — руаяль, катр, синь, а в зале пробовала и антраша-сиз, с шестью заносками.
Дуня Петрова, отойдя в сторонку, повторяла па своей арии. Анюта стояла в отдалении от всех с самым унылым видом. Малаша торопливо переплетала косу. Наталья, низко нагнувшись, застегивала танцевальный башмак. Федька смотрела на товарок — и вдруг пожалела, что тут нет Шапошникова: вот бы нарисовалась удачная и живая картинка!
— Начинаем! — крикнул Канциани. — Береговая стража, девицы! Вот по эта дуга… Бянкина, Сидорова — на середина… Кавалеры — по та дуга! Колесников, Митрохин, в середина… нет, не так, Митрохин — за Сидорова, Колесников — за Бянкина… Раз, два, три… какого черта!..
Балетмейстер имел право и покруче выразиться — недоставало двух фигурантов, не складывались, значит, две пары. Изругав пропавших Румянцева и Званцева на чем свет стоит, балетмейстер стал разводить вторых дансеров и дансерок. Началась обычная репетиция, смыслом которой было — запомнить фигуры и переходы по меловым линиям, чтобы никто никого не снес, не зашиб и не сбил с толку.
Федька послушно выполняла все распоряжения, перебегала с места на место, поворачивалась и поднимала, как велено, руки — танца сейчас от нее не требовалось. Рядом с ней бегал Васька-Бес, делая вид, будто вовсе ее не замечает. Два часа спустя балетмейстер всех распустил. Но впереди были еще репетиции — близилась премьера «Ямщиков на подставе».