— И что ж ты услышала? — спросил Лисицын.
— То и услышала — в ту ночь они, светы мои, с кем-то резались в карты на Петергофской дороге в каком-то кабаке. Нарочно туда на трое суток уехали, и про то все знали. Играть сцепились с какими-то шулерами, продулись в прах, как раз той ночью были уже не в своем уме — сутки из-за стола не вставали. Я им верю — и батюшка их был таков! Теперь же — шулеров не догнать, скрылись с добычей, а хозяин того кабака утверждает, что за гостями не следил, они могли и вечером, и среди ночи уехать и приехать, он бы не заметил.
— Врет! — закричала Лиза. — Николенька, он врет! Такого не бывает!
— Бывает, — отвечал супруг. — Я знаю, о каком кабаке речь. Мои бестолковые племяннички там часто бывали, играли в верхней комнате, хозяин их знал и знал также, что от них большого шума не будет. У него не было нужды болтаться в коридоре и ждать, пока начнут проказить. Они как-то стул и зеркало сломали, так потом вдвое заплатили. Плохо дело, Маша, плохо дело…
— Так это еще не все! Их обвиняют в том, что они убили священника, отца Мисаила!
— Это еще для чего, с какой стати?
— Священник венчал Ореста и Степанову. Они, убив дансерку, хотели уничтожить всякое доказательство Орестовой связи с ней и пошли, чтобы забрать церковную книгу с записью. Священник мертв, книги нигде нет! Орестушка с Платошей божатся, что не желали его убивать, что сам упал и головой ударился, что книгу в глаза не видели! А проклятый Акимка донес, что они тому отцу Мисаилу грозили, били его! Они толкуют, что кто-то там еще был, дрался, как бешеный турок, Платоше руку сломал, а им в ответ — не было такого, а руку ночью в Летнем сломать нетрудно — возьми да и скатись с лестницы! Я, услышавши, чуть не повалилась. Их спрашивают: коли не вы, то кто же старика упокоил, врагов ведь у него не было? Какие враги у старца восьмидесятилетнего? А им и ответить нечего! И где книга — никто не знает, выходит — они унесли и уничтожили! Господи Иисусе, как быть, что делать, куда бежать? Их забрали, увезли! Даже человеку не позволили с ними ехать! Я выбежала, деньги сулила! Не взяли!
— Дура ты, сестра. Кто ж открыто деньги сует? — спросил Лисицын. — Ничего, просидят ночь в казематке, глядишь, поумнеют. Завтра я сам ими займусь.
— Ночь в казематке? Князья Ухтомские? Да ты свихнулся! Ты сейчас же поедешь к Рылееву! Слышишь? Ты еще одет, вели закладывать экипаж, поезжай к нему, добивайся, чтобы принял!
Княгиня словно обезумела — схватила брата за грудки и стала трясти, да еще с немалой силой.
— Маша, Маша! — кинулась к ней Лиза, чтобы оттащить. Но Лисицын и сам оторвал от себя ее руки.
— Нет, это ты взбесилась! Меня и на порог не пустят! — сказал он и оттолкнул сестру.
Не устояв, Ухтомская села на канапе.
— Я взбесилась?! Братец, или ты оглох? Ты сейчас же, сию минуту, едешь к Рылееву! Или ты забыл, чем мне обязан?! Что бы ты был без меня?!
— Да что ты все тычешь мне в нос тем завещанием? Лиза, выйди! — приказал Лисицын.
Лизе не было нужды оставаться — она и так знала, какими любезностями обменяются братец с сестрицей.
— Да, друг мой! — и она беспрекословно покинула гостиную.
Помянув давнее подделанное завещание, Ухтомская начнет хвалиться другими своими подвигами, столь же похвальными. Если бы эту похвальбу слышал обер-полицмейстер Рылеев — даже он распорядился бы приготовить для княгини особо сырой каземат в Петропавловской крепости. Но Лиза доносить на Ухтомскую не собиралась, наоборот — она встала недалеко от дверей, чтобы, боже упаси, кто-то из дворовых людей не вломился некстати в гостиную.
Обычно обмен любезностями был недолог, но на сей раз он затянулся. Видно, княгиня не собиралась легко сдаваться. Лиза подошла поближе и услышала:
— Коли так — я сама к нему сейчас поеду!
Это явно некстати. Взбудораженная княгиня могла наговорить Рылееву лишнего — и даже в том случае, если ее не впустят в дом, она посреди улицы выкричится так что потом сильно пожалеет. Обер-полицмейстер Рылеев скверный, но дворня у него, поди, вышколенная, все примечает.
Лиза пошла вниз, в людскую, и тут ей повезло — она там обнаружила Матвеича. Он уже не меньше часа прохлаждался, балуясь горячим чаем, сидел красный и довольный. Напротив развалился мужчина, которого Лиза видела впервые в жизни, но сразу поняла: вот она, каторжная рожа! Ноздри, правда, у этого детинушки были целы, но общий вид наводил отчего-то на мысли о виселице, а когда незнакомец, вскочив, поклонился и угодливо улыбнулся, оказалось, что у него отсутствуют все зубы.
— Вот что, любезный. Нужно этой ночью дом охранять, чтобы люди ходили вдоль забора и никого — слышишь ли, никого! — на улицу не выпускали, — приказала Лиза.
— Всю ночь? — спросил Матвеич.
— Всю ночь.
— Никак нельзя. Мои люди охраняют по вашему приказанию известное жилище, там входов штуки четыре, и завтра мне там же нужны.
— Но сейчас они нужны тут. Делай, как знаешь, но обеспечь охрану.
— Довольно одного дворника и сторожа у ворот, еще дворовых собак с цепи спустить.
— Делай, что говорю. А собак с цепи не спускать. Не хочу, чтобы они человека порвали.
В сущности, Лиза не возражала бы против того, чтобы избавиться от княгини таким зверским образом. Она ей до полусмерти надоела. Но поднимется крик, потом нужно будет куда-то девать искусанный и ободранный труп, а сейчас и без этого мороки хватает. К тому же по замыслу сперва должны были быть осуждены ее сыновья.
— Неоткуда взять людей, — даже не пытаясь быть любезным, буркнул Матвеич.
— Мне тебя учить? Полон дом дармоедов! Лакеев в тулупах расставь, конюхов.
— Я им не хозяин.
Тут взгляды встретились. Матвеич смотрел глумливо, и вся его фигура выражала глумление, особливо плешь, сползающая ото лба к затылку; он, убедившись, что Лиза поняла его взгляд, склонился так, чтобы она могла отлично разглядеть все особенности плеши.
— Скажи, я велела. Понял? — и, не желая вступать в пререкания с этим неприятным служителем, бывшим лакеем, а ныне — исполнителем опасных затей, Лиза пошла прочь. Последнее слово осталось за ней.
В гостиной брат и сестра уже не орали, а тихо переругивались.
— Ты останешься ночевать у нас, друг мой, — сказала княгине Лиза. — А утром мы, Бог даст, соберемся, снарядимся и поедем вызволять Ореста с Платоном. Я сама с вами поеду! Я-то, когда наряжусь и причешусь, и не такого кавалера укротить сумею, каков Рылеев.
— Лиза права, сейчас мы уложим тебя, чтобы утром друг за дружкой не гоняться, — согласился Лисицын. — Лизанька, ты ведь дашь Маше модное платье? Я тебя знаю, сестрица, ты за модами не следишь, а завтра нужно быть во всеоружии.
Когда же княгиню удалось увести в спальню, Лисицын тихонько велел жене, чтобы дала гостье для успокоения ну, хоть мадеры, а то и «ерофеича». Нужно было подольше задержать ее в постели, а потом еще чем-либо отвлечь и перенести визит к Рылееву на неопределенное время.