— Друг мой, уедем отсюда! — воскликнула она, прижимаясь к мужней груди. — Возьмем все, что можем, и уедем!
— Нет, нельзя!
— Нужно! Того гляди, другие дела вскроются! Нужно уходить и тех забирать, кто может проболтаться, — распорядился вместо хозяина Матвеич. — И времени не тратить. Пока щенок спохватится — мы уж будем за Псковом! Велите закладывать экипаж!
— Да как же мы одни? — спросила княгиня. — А добро мое? А сыночки?
— Ничего с сыночками не сделается! Или вам, добрая барыня, охота в одном каземате с ними поселиться? Сперва спрятаться надо, потом думать, как быть! — Матвеич уже командовал вовсю. — Мы можем единым духом долететь до Гатчины, там сменить лошадей, и дальше…
— Куда? Куда — дальше?! — закричал Лисицын. Мир его рушился, он ощущал себя дитятей, забытым в комнате при пожаре.
— В Курляндию! — вдруг сказала Лиза. — Пробьемся в Курляндию, а это уже заграница!
— Может, в Макаровку?
— А то никто не догадается искать вас в Макаровке! Я пошлю сейчас за своими людьми. Полкашка уцелел, его псами травили мещане, да он вырвался, пса завалил, убежал. Тут он, в людской.
— Нет, нет, это невозможно! — твердила, перекрикивая Матвеича, княгиня.
— Возможно! — жестко сказала Лиза и встряхнула ее за плечи. — Не вопи! Матвеич, экипаж уж готов, сейчас я соберу деньги и дорогие вещи. Юшка, иди за мной, поможешь нести. Николай Петрович, у тебя в кабинете пистолеты, ружья охотничьи. Ступай, все заряди да деньги отовсюду выгреби! Ох, чуть не забыла! В голубой спальне у нас гость — его щенок в наш дом заслал разведывать и разнюхивать. Его нужно взять с собой!
— Нужно, — согласился Матвеич. — Не здесь же…
— Юшка, беги за ним, чтоб живо собрался, и тут же — ко мне! Маша пойдешь со мной. Будешь визжать — дам хорошую оплеуху, — пригрозила Лиза.
И ее мир рушился, но она собралась с силами очень быстро. И уже новые замыслы клубились в голове, обретали очертания. Коли оказаться за границей — очень ли нужен там старый и бестолковый супруг? Да и княгиня Ухтомская там не больно нужна. Тут же выстроилась новая последовательность: господин Морозов, княгиня, супруг, последний — Матвеич.
Она и не подозревала, что умеет так быстро собираться в дорогу. Все ее драгоценности лежали в ларчиках, каждая на своем месте, — Лиза любила порядок. Скопленные из тех, что давались на булавки, деньги хранились в тайничке — две с лишним тысячи золотых империалов. Оставалось собрать столовое серебро, простое и позолоченное, которого набралось чуть ли не полтора пуда. Лиза, как примерная хозяйка, держала его под замком и выдавала только для больших приемов. Она приказала позвать кучера Фролку с мешками из-под овса, и он снес все это добро в экипаж.
Когда Лиза опять спустилась в сени, там шел мужской разговор о лошадях и о том, кто поедет в экипаже, кто — верхом. Санька, очень испуганный странными речами, стоял под охраной Матвеича и каторжной рожи — Полкашки. Лизе бросилась в глаза Полкашкина левая рука, обмотанная холщовыми полосами. Она подумала — хорошо, что собаки не правую подрали, при нужде этот человек сможет стрелять из пистолета.
— Верхом ездить умеешь? — спросил Саньку Лисицын.
— Нет, — честно признался Санька.
— Я возьму его в экипаж! Оставлять его тут нельзя, понимаешь? Нельзя! — сказала Лиза мужу. Она прекрасно понимала, что выйдет, если Санька заговорит, да еще словесно обрисует всех беглецов. А что господин Шапошников, он же — сильф Световид, первым делом примется искать фигуранта, чтобы допросить его, она не сомневалась.
— Бери, — сразу согласился Лисицын. — Сколько-нибудь с нами проедет.
— Да, мой друг.
Лиза поняла мужа с полуслова. И он видел это, и видел ее спокойствие, и ему показалось, что из беды можно как-то выкарабкаться. Главное — доехать поскорее до Гатчины, а там найдутся добрые люди, помогут сменить лошадей, недаром Лисицын, зная, что государыня не вечна, стал заводить связи при «молодом дворе». И — вперед, в Лифляндию, в Курляндию, к Либавскому порту, который, сказывали, этой зимой не замерз!
— Вам нельзя тут оставаться, — сказала Саньке Лиза, и он кивнул, хотя ничего не разумел в происходящем. — Ах ты Господи! Фролка, Фролка! Надо взять Желанного и Любезного! Без них нельзя!
Породистые рысаки — это живые деньги, и весьма немалые.
— Оседлай их, Фролка! — велел Лисицын.
— Нет, что ты? Или у нас лошадей под верх не осталось? — возмутилась Лиза. — Ну, сочтемся? Сколько нас?
Получилось — в экипаже она сама, да Лисицын, да княгиня Ухтомская, причитающая о своих драгоценностях, да господин Морозов; больше не поместится, потому что место займут мешки с серебром и прочее имущество; а верхами — Матвеич, Полкашка, еще два человека Матвеича, пока что безымянных, да дворецкий Иван Данилыч, знающий слишком много, чтобы его оставлять. Да еще Фролка и Юшка, которого решили посадить на одну из упряжных лошадей форейтором. Всего — одиннадцать душ.
Решено было и всех лошадей из конюшни забрать — заводные кони в таком деле не помеха.
— Едем, благословясь, — сказал Лисицын. — Сестра, не ной! Я тебе новые побрякушки выиграю!
— Позор, позор… — твердила Ухтомская.
— Ванюшка, вот тебе два рубля, — говорила меж тем самому разумному из лакеев Лиза. — Деньги немалые. Следи, чтобы никто из дома до вечера не выходил. Коли кто вздумает сбежать — догоняй, ворочай, живого или мертвого.
— Это правильно, — одобрил Матвеич. Лиза глянула на него свысока — в одобрении этого человека она не нуждалась.
Наконец экипаж тронулся с места. Всадники поскакали следом.
Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, прозванный много лет назад Григорием Вторым, жил в особом корпусе Зимнего дворца, выходившем на Миллионную, и по количеству экипажей, заполнивших улицу, можно было судить о его положении при дворе. Когда в свете подозревали, что князь впал в немилость у государыни, все визиты прекращались. Когда же выяснялось, что тревога была ложной, визитеры мчались к нему, обгоняя друг дружку, и каретами своими совершенно запирали улицу, так что и пешком пройти было трудно.
Последнее такое бедствие случилось не так давно, когда государыня приблизила флигель-адьютанта Александра Ермолова. Новый фаворит старался вредить князю, а тот был слишком горд и уверен в себе, чтобы оправдываться, да и натуру давней своей подруги хорошо знал. Государыня могла увлечься и явить сгоряча большую щедрость, но собирать сведения о близких к ней людях и делать выводы тоже умела. Опала, смутившая даже иностранных дипломатов, оказалась недолгой. В конце концов Потемкин вернул прежнее положение при дворе, Ермолов же был удален и даже отправлен путешествовать за границу.
Повадки Светлейшего всем были известны, и придворные знали, когда ему не следует докучать. Пребывая в хандре, князь делался причудлив и невежлив. Поэтому по Миллионной можно было проехать без затруднений.