— Эй! — раздалось сбоку.

Я повернул голову. Ко мне спешил Никодим. На нём значилась домашняя одежда, поверх которой была накинута видавшая виды куртка. Слегка поморщившись от ударившего в лицо ветра, он сделал глубокую затяжку, отбросил «бычок» в сторону и приветственно протянул мне руку.

— Куда направляешься?

— Никуда. Просто гуляю.

Никодим покосился на семенившего впереди пса.

— Вместе с ним?

— Нет, мы по отдельности, — натужно усмехнулся я.

— А я вот покурить вышел. Гляжу, ты идёшь. Может заскочишь? Погутарим, пропустим по «стопарику».

— Нет, спасибо, — вежливо отказался я. — Мне домой скоро надо. Наталья ждёт.

— Ну смотри.

Никодим отступил, как бы вознамерившись отойти, но затем снова подался ко мне.

— Слушай, у тебя «стольника» не будет? На два-три дня.

— Нет, — замотал головой я.

— Ну хоть «полтинника».

— У меня даже «червонца» с собой нет, — потупил глаза я, и для убедительности вывернул карманы наизнанку.

— Жаль, — вздохнул Никодим.

Я развёл руками. Мы разошлись. Брат Натальи вернулся к своему дому. Я же, обогнув двигавшуюся наперерез стайку гусей, продолжил следовать за заметно оторвавшимся Нигером.

Пёс проявлял нетерпение. Он раз за разом оглядывался и всем своим видом призывал меня сменить скоростной режим.

«Да понимаю я, дружок, понимаю, что нам надо успеть до темноты, — мысленно ответил ему я. — Но нам нельзя себя выдавать. На нас смотрят».

Впереди показался дом Гоманчихи. В его неплотно зашторенном окне мерцал тусклый свет. Облачённая по-монашески хозяйка копошилась во дворе. Подле неё находилась Серафима. Старуха повернула голову и уставилась на меня. Встретившись с её холодным, ядовитым взглядом, я резко отвёл глаза и сосредоточил внимание на собаке. Нигер вёл меня в лес.

Мы миновали поле, добрались до тропиночной развилки, после чего пёс повернул направо. Я озабоченно вздохнул. По всей видимости, мне предстояло знакомство с Любавиной топью. Что ж, этого следовало ожидать. Ведь Ланько говорил, что следы мальчика обрываются возле болота.

Глава четырнадцатая

Солнце медленно опускалось за горизонт. Его косые лучи проясняли даль, окрашивая её в тёплые розовые краски.

Тропинка, по которой мы продвигались, вилась меж деревьев, и нам постоянно приходилось петлять. Местность выглядела дикой. Деревья росли беспорядочно. Среди них не наблюдалось той ровности рядов, которая бывает присуща искусственным посадкам. Больше всего хлопот мне доставляли сосны. Как я ни старался держаться от них подальше, их кривые, хищные ветви постоянно цеплялись за мою одежду. Мои руки покрылись царапинами. Под ногами, переливаясь жёлто-красными тонами, шуршала опавшая листва.

Где-то в стороне заухала сова. Её возглас подхватило многоликое эхо. Я поёжился. В царившем вокруг полумраке оно представлялось каким-то таинственным и угрожающим.

Подул ветер. Вокруг засвистело. Я, конечно, понимал, что это всего лишь естественный физический эффект, сопутствующий прохождению плотной воздушной массы сквозь ограниченное пространство, но по моей спине, тем не менее, поползли мурашки. Во мне заговорил страх. В памяти всплыли истории о связанной с этими местами мистике.

Болото было уже близко. Это чувствовалось по насыщенному настоем увядающей растительности воздуху и усилившейся слякостности почвы.

— Эй, дружище, ты что, решил меня утопить? — шутливо прокричал, обращаясь к своему провожатому, я. — Куда ты меня завёл?

Нигер обернулся и ободряюще пролаял. Он словно призывал меня не бояться. Пёс сделал ещё несколько шагов и внезапно остановился. Его уши навострились. Он стал принюхиваться. И тут лесную тишину прорезал выстрел. Его эхо ударило мне в уши, точно взрывная волна. Он прозвучал настолько неожиданно, что я на какое-то время даже потерял способность двигаться. Я окаменело стоял на месте и, растерянно хлопая глазами, лишь пассивно наблюдал, как корчится в предсмертных судорогах упавший на землю пёс, из головы которого бил целый фонтан крови.

Следующей мишенью стрелявшего стал я. Пуля пролетела в считанных сантиметрах от моей макушки. Её свист вывел меня из оцепенения, и я, как подкошенный, рухнул на землю. Невдалеке росли кусты ежевики. Я, недолго думая, подполз к ним.

Послышались чьи-то шаги. Я вцепился в землю, будучи готовым наброситься на того, кто покажется из-за кустов. Главное, выбить у него оружие. А уж там посмотрим, чья возьмёт. Но шаги не приближались, а отдалялись. Они становились всё тише и тише, пока не исчезли совсем.

Я присел на корточки и осторожно выглянул из укрытия. Всё было тихо. Я взглянул на Нигера. Он не дышал. Его безжизненные, словно остекленевшие, глаза с отчаянной болью смотрели куда-то перед собой, точно восклицая: «Как же так?».

Мною овладела растерянность. Мысли, будто перепуганные птицы, беспорядочно разлетелись по сторонам. В голове воцарился хаос. Но этот хаос не смог затуманить во мне ощущение того, что собаку убили неспроста, и что это убийство тем или иным образом связано с исчезновением сына моей курортной знакомой.

Сумерки сгущались. В верхушках деревьев отражались последние лучи солнца. Похолодало. Меня стала пробирать дрожь. По лесу продолжал гулять ветер. Мне вдруг почудилось, что в его завываниях присутствует чей-то стон. Я уселся на землю, опёрся локтями о колени и крепко сдавил руками виски. Постепенно моё сознание прояснилось.

Похоже, Нигер действительно отыскал нечто важное. И эта его находка, видимо, способна кого-то разоблачить. Поэтому-то убийца и решился на такую крайность, дабы предотвратить её попадание в поле зрения чужих глаз. Но почему он оставил в живых меня? Попросту промахнулся? Или счёл, что без собаки я для него не опасен?

Во мне заиграло подкреплённое жаждой истины самолюбие. Оглянувшись по сторонам, и не заметив признаков чьего-либо присутствия, я вскочил на ноги и решительно зашагал вперед.

Аромат прелой травы и гниющих водорослей становился всё острее и острее. Кровожадные комары облепили меня с головы до ног. Я едва успевал их отгонять. Земля точно превратилась в пластилин. Мои ботинки увязали в ней всё глубже и глубже.

Раздвинув ветви двух близко растущих друг к другу сосен, я остановился, как вкопанный. Передо мной словно разверзся ад.

Чахлые, сучковатые, точно скрюченные радикулитом и ревматизмом деревья, спутанные корни которых уродливо бугрились над увядшим травяным ковром, чётко обозначали его незримые границы. Внутри образуемого ими круга зеленела огромная, дурно пахнувшая лужа, из которой местами торчали не то брёвна, не то поваленные стволы. Лужу окружал мшистый, разбавленный разномастными сорняками, бережок. Невдалеке значилась клюква. Её было много. Я удивленно хмыкнул. Никогда не думал, что ягоды могут произрастать в столь безжизненных местах.