– Today has been the most perfect day that I’ve ever seen.
Откуда я знаю эту фразу? Что-то такое знакомое вертится на языке. И тут меня осенило: твой статус, твой последний статус в Майспейс. Я поставила песню на повтор и зашла на твою страничку. Точно, так и есть, последняя строчка последней песни альбома «In Rainbows» – и последнее, что ты опубликовала. Альбома тогда еще не было, но песня эта написана задолго до его выхода.
…This is my way of saying goodbye…
Печальные аккорды фортепиано как будто двигались наружу от центра, как будто магнитная лента, которая разматывается и закручивается с бобины на бобину. Если честно, я не знаю, какой звук был у видеокассет, я не застала их. У меня пробежали мурашки.
…talking to you after it’s too late from my videotape…
Видеокассета. Прощание с кем-то, послание из прошлого от кого-то, кого уже нет. Меня прошиб холодный пот. Что это значит, Джен? Дорожка из хлебных крошек кончается здесь. Ты что-то хочешь мне сказать? Под твоей фотографией было маленькое меню, я выбрала в нем раздел видео и просмотрела список записей, пока не увидела нечто, незамеченное в первый раз, от чего у меня на секунду перехватило дыхание. Дата под последним постом – 22 июня 2007 года. Я нажала на кнопку воспроизведения. Окошко расширилось, заполнив весь экран. Закрутилась серая ромашка загрузки. В наступившей тишине за тонкими стенами фургончика грохотал фестиваль. Ромашка исчезла, и я увидела чье-то лицо в знакомой комнате. Марк. Молодой и застенчивый, в очках в роговой оправе.
Потом его лицо рассыпалось на пиксели, и, когда мозаика собралась снова, я увидела тебя. Ты улыбалась и глядела прямо в камеру. Я узнала спинку дивана и захламленную кухню за твоей спиной – дом Криса.
– Ты снимешь меня? – спрашиваешь ты и передаешь камеру Марку.
Ты заправляешь волосы за уши, как в детстве, когда ты концентрировалась над задачкой по алгебре, и лицо у тебя становится очень серьезным.
– Марк, я знаю, что я тебе не нравлюсь, и я даже вполне понимаю почему, – немного торжественно начинаешь ты. – Мне так жаль, что мы так и не стали друзьями. Я надеюсь это исправить. Я надеюсь все исправить.
Ты смотришь поверх камеры – на него.
– Мы с тобой очень похожи. Мы оба любим его, – ты показываешь пальцем наверх, в потолок, как если бы речь шла о Боге. – А он… он – это просто он!
Ты смахиваешь с ресниц слезы, которые предательски выступают на глазах, и я повторяю твой жест.
– Его нельзя не любить, ты же знаешь, – продолжаешь ты, широко улыбнувшись сквозь слезы. – И ни у одного из нас не получилось его приручить. Потому что он дикий и свободный. Его нельзя контролировать… А я, я все порчу, я знаю.
– Джен, я не совсем понимаю, к чему ты ведешь, – тихо говорит за кадром Марк. – Нам завтра на фест, уже ночь…
Секунду ты молча играешь с прядкой растрепанных волос, а потом продолжаешь очень серьезно:
– Марк, знай, я считаю тебя безумно талантливым. А вместе вы – лучшая группа на свете. Я горжусь тем, что знаю вас, что была частью вашей истории, – ты взмахиваешь рукой, не давая ему перебить себя, – такой знакомый и родной жест, который я совсем забыла. – И я хочу сыграть тебе кое-что.
– Сыграть? – раздается удивленный голос Марка.
– Это полная фигня и глупость, да-да. Но я тут наслушалась вас и написала песню.
Ты перегибаешься через диван, обнажив худые бедра в джинсовых шортах, достаешь гитару и укладываешь ее, как младенца, на колени. Картинка снова разбилась на пиксели, будто в комнату зашло привидение. Я тряхнула айпод.
– Надеюсь, она поможет тебе понять, что заставляет меня делать вещи… все эти вещи, которыми я совсем не горжусь. Все от чертовой любви, Марк. Я написала это сегодня ночью. Знаю, это сентиментальная фигня. Но девочки с гитарами нынче в моде, не так ли? Лора Марлинг, Кэти Мелуа, а недавно еще в Лондоне слышала одну девушку по имени Адель. Поэтому я и попросила тебя снять меня на камеру. Вывешу на Майспейс, чтоб все видели! – Ты смеешься. – Поеду с вами в тур.
Потом облизываешь губы и заправляешь волосы за уши. Твои пальцы неловко касаются струн, звучат аккорды, что-то смутно знакомое. А потом комната вокруг меня чернеет и кружится. Я чувствую, что лечу вниз с огромной высоты. Это уже в реальности – не на видео.
– Because sometimes all I can see, is your face, – шепотом повторяешь ты. – But I’ve gotta remember that smokers die younger, smokers die younger, smokers die younger.
– Черт, – вырвалось у меня. Айпод брякнул об пол.
Ненавижу моменты в книгах, когда герой видит или слышит нечто, и внезапно переосмысливает все происходящее, и сразу же понимает, что его обманывают. До этого дня я была абсолютно уверена, что в жизни так никогда не бывает. Но я ошибалась.
Внезапно меня охватило чувство невероятной ясности сознания, которое бывает, когда случайно остаешься в клубе до пяти утра и смотришь на осколки, пустые стаканы и забытые свитера, идешь по липкому полу под робкий бит охранника, которого пустили за пульт, потому что в клубе пусто, и понимаешь, что где-то за стенами этой темницы уже начинается рассвет. Момент, когда ты видишь вещи такими, какие они есть. Он убил тебя ради этой песни, хладнокровно и безжалостно, а потом свалил все на бедного чокнутого Бена. «Smokers Die Younger» сделала из ничем не примечательных говнарей стадионных богов. Она была лиричной и трогательной, настоящая баллада. Такая не похожая на остальные песни Марка, полные подтекстов и сложных рифм. Эта песня была другой. Голос Хью сделал ее настоящим бальзамом для ушей всех влюбленных девочек мира. Сколько там копий они продали – миллион? Сто миллионов? Я снова и снова прокручивала в голове текст, а потом интервью Марка: «Песня сама нашла меня… ночь, полная волшебства… девушка, которая ушла из моей жизни». Подонок! Как я могла не догадаться? Конечно. Это могло быть только о тебе.
Айпод лежал у моих ног, видео все еще играло. Ты закончила петь.
– Джен, это просто потрясающе. Такие пронзительные стихи. Я… я не знал, что ты так умеешь.
– Я и сама не знала, – скромно отвечаешь ему ты. – Тебе правда понравилось?
– Да, Джен. Это…
Пока я дописываю эти слова, под дверью слышатся смех и шаги. Знакомые голоса. Я отправляю это письмо тебе и надеюсь, что его кто-нибудь прочтет.
Status: не прочитано
Я помню все. Убийственно ярко и четко, как запоминаешь культовую сцену из любимого фильма на сотый просмотр, – каждый кадр, реплика, деталь будут со мной навсегда. Я помню все и никогда не смогу это забыть. Или рассказать кому-то кроме тебя.
Хью стоял в дверях. На нем были черные узкие джинсы с кожаными вставками по бокам и футболка с надписью: «Garmonbozia». Его увитые татуировкой руки были сложены на груди. На левой – кинжал, а на правой – олдскульный красный дьявол. Хью улыбался.