В движении он уже давно, и в Москве знает если не всех, то многих, а эти морды видит впервые. Или «косят» под крутых, или какие-то залетные…
А знал он действительно многих: измайловские, солнцевские, ореховские, долгопрудненские… С восемнадцати лет ходил с люберецкой братвой бомбить рынки. В девяносто первом году загремел в армию – вопрос тогда встал ребром: или служить, или сидеть. Менты его искали, а в армии он, считай, отсиделся. Вернулся, взялся за старое. Люберецкие к тому времени рассеялись на несколько не связанных между собой команд, и Ярослав примкнул к бригаде Рауля. Рэкет, «крыши», проститутки, наркота – все было. Но главную ставку Рауль сделал на финансы. Обналичка, отмывка, игра на валютных курсах, ну и, конечно же, кредиты для особо страждущих. Банк у него левый, дела там темные, черный нал кругами ходит, аж бурлит. А чтобы не густела эта «кровь», не сворачивалась и не останавливалась, нужны были люди, которые толкали бы процесс. Ярослав и Марат всего лишь выбивали долги, но без их «капель в море» течение заглохло бы. С работой они справлялись, поэтому Рауль позволил им открыть свой собственный бизнес. Все у них путем… Только вот почему-то не хочется быть бандитом. Тем более в Катиных глазах.
– Болит? – Катя потянулась к нему и пальцами провела по его лбу.
– Да нет.
– Я думала, у тебя голова лопнет.
– Была бы пустой, лопнула.
– А если сотрясение?
– Чему сотрясаться? Там же кость!
– Кость у этого была! – покачала головой Катя. – Он этой костью думал. А ты думал головой… Ты такой солидный… А он такой идиот… И она притихла, в раздумье накручивая на палец прядь волос.
Очнулась, когда машина остановилась у ворот гаража.
– Где мы?
– А что тебе в общежитии делать?
Ярослав вышел, открыл ворота и загнал машину в гараж. Катя, поколебавшись, тоже покинула салон, дождалась, пока он закрывал ворота, и они направились к подъезду.
– И что дальше? – тихо спросила она, войдя в квартиру.
– Чувствуй себя здесь как дома, – улыбнулся Ярослав.
– Я это уже слышала. Именно здесь и слышала.
– Это мой дом, Марат здесь не хозяин.
– Он здесь не живет? – В ее голосе проклюнулось сожаление.
– Нет.
– Он водит сюда девушек?
– Не было его здесь вчера. И тебя здесь не было. Мы же договорились. – Он, не удержавшись, подошел к ней, обнял и зарылся носом в головокружительный запах ее волос. Катя напряглась, но не оттолкнула его, только прошептала так тихо, что он едва расслышал ее слова:
– Я бы лучше домой пошла.
– Общага – это не дом.
– Там хотя бы никто не пристает.
Ярослав посмотрел на нее угрюмо, но взгляд его обещал, что не станет он к ней приставать, пусть не боится. Только если сама вдруг захочет…
Марат выглядел неважно. Припухшие веки, под глазами круги, лицо помятое. Джинсовый костюм на нем дорогой, из фирменного бутика, но футболка под курткой несвежая, и брюки неплохо было бы простирнуть. Да и его самого надо бы выпарить и высушить. Он бы от баньки не отказался, но Ярослав не захотел. Сейчас сделают дело и разойдутся. Пусть Марат сам без него зависает, а он домой, к Кате.
Катя осталась у него. Обещала дождаться его возвращения, но на всякий случай он закрыл ее на ключ. Сделает дело – и обратно к ней. Пусть она и не хочет быть с ним, но, как говорится, стерпится – слюбится. Не отпустит он ее от себя. И никому не отдаст.
Машина плавно катила по Рязанскому проспекту. Некто Радьков Игорь Афанасьевич задолжал Раулю сто двадцать тысяч «зеленью», на которые коралловыми островами наросли проценты. Мужик открыл боулинг-клуб в центре Москвы, работа уже идет полным ходом… Впрочем, все равно, есть у клиента доход или нет, – долг в любом случае нужно отдавать.
– Боулинг – это шары по дорожке катают? – в раздумье спросил Марат.
– Катают, выбивают, – кивнул Фим.
– Шаром, по кеглям… Лист ватмана нужен. Магазин увидишь, останови.
Ярослав усмехнулся себе под нос: Марат снова что-то придумал, интересно будет посмотреть, что именно.
Боулинг-клуб уже работал. Марат решил не форсировать события и купил билеты в кассе.
– Нехило он тут развернулся, – окинул он взглядом зал.
Помещение большое, и только одну его часть занимали дорожки. На второй половине разместился бар: стойка, столики, официантки. Все блестит, сияет, и девушки радуют глаз. Хороший клуб – и шары покатать можно, и чисто за коктейлем посидеть.
Не собирался Марат играть в боулинг, но пришлось. Директор клуба, как оказалось, задерживался, и они ждали его без малого два часа. Но ничего, и руку за это время набили, и во вкус вошли. Особенно везло Ярославу, он выбивал страйк за страйком. Марат даже мрачно отшутился: мол, не везет в карты, повезет в любви. Ему всегда везло в любви, не счесть, сколько девчонок прошло через его постель. Все бы ничего, но среди них была и Катя. А что, если она мечтает о новой встрече с Маратом?..
Радькова пас Фим, он и дал знать, когда директор прошел в свой кабинет. Подал сигнал, и началось.
Дверь в кабинет Марат открыл в привычном для себя стиле – ногой, со стуком. Шагнул к бизнесмену так, словно собирался его ударить.
– Привет тебе от Рауля, мужик!
Радьков пугливо сжался, плечом закрывая от возможного удара нижнюю челюсть. Хлипкий он мужик на вид, лицо узкое, черты мелкие.
– А чего испугался? Вину за собой чувствуешь?
– Почему испугался? – Радьков лихорадочно пошарил взглядом по столу – в поисках телефона. – Я говорил с Андреем Валерьевичем, он согласился немного подождать.
– Ну и кому ты врешь?
– Если не верите, я сейчас позвоню своей «крыше».
– «Крыше»?.. У тебя есть «крыша»?
– Ну есть… Давайте я позвоню…
– Кому позвонишь? Братве?!. Ты идиот, кто за тебя подпишется! Долг – это святое! Кто за «крысу» подпишется?.. Ты точно идиот!..
Марат достал из кармана кусок ватмана с круглым вырезом в нем, развернул, надел на шею жертвы, поднял концы.
– Что ты делаешь? – проскулил Радьков.
– Мерку снимаю. На твою голову. Чтобы знать, сколько эпоксидки брать. Срубим тебе голову, зальем смолой, сделаем шар и будем по дорожке катать, пока каждый по три страйка не снимет…
– Не надо мне голову рубить! – смертельно побледнел Радьков. – У меня сейчас нет денег.
– Тогда ты этот клуб нам отдашь, – гоготнул Марат.
– Но я не могу его отдать, он как бы не совсем мой…
– А чей?
– Ну, я же говорю, «крыша» у меня. Мы в равных долях…