Но тем не менее приходилось отступать, и около семисот индейцев – 300 воинов остались с Пернатой Рукой в заслоне – двинулись в путь, прикрывая шесть сотен англичан, – а по следам их, сметя все живое, шли три тысячи солдат Гаррисона. Оторваться не получалось, и, когда в начале октября американцы, уже на территории Канады, подошли вплотную, Текумсе, с огромным трудом, при поддержке белых офицеров, убедил, наконец, Проктера занять оборону на реке Темзе близ городка Чатэм, укрепляться в котором сашем не захотел, жалея мирных граждан. И состоялось сражение, в самом начале которого англичане, сделав один выстрел из пушки, по категорическому приказу Проктера, запретившего подчиненным возражать, бросили позиции и спешно отступили, пользуясь тем, что индейцы пошли в атаку. Примерно половине это удалось, остальные, перехваченные кавалерией, сдались в плен. Позже дивизия была лишена знамен и расформирована, сам командующий, по совокупности действий, угодил под трибунал, признан виновным в «преступном бездействии» по факту ухода из форта Мэлден и в «трусости со смягчающими обстоятельствами» по факту отступления с Темзы, и фактически выгнан в отставку.
Но все это было потом, а 5 октября 1814 года неполная тысяча индейцев встала на пути втрое большей, с кавалерией и артиллерией, армии, отбила несколько конных атак, но, когда дело дошло до рукопашной, не устояв, откатилась в лес, не понеся, впрочем, особых потерь. Однако сам Текумсе об этом уже ничего не узнал. Как не узнал и о том, что победу свою, сосчитав потери, его старый враг Гаррисон счел столь неубедительной, что дал приказ прекратить преследование и возвращаться в Детройт, в связи с чем земли будущей провинции Онтарио остались во владении Вождя Из-За Моря.
А теперь, видимо, о легенде. Хотя… Легенд много, и все они, – о «проклятии вождя», о «семи ремнях из человеческой кожи», о «гнилой руке Джонсона», – так или иначе, но всем известны. Напомню, пожалуй, только о «последней просьбе». В роду Текумсе умели предчувствовать смерть: старший брат его себе напророчил день гибели, и сам он перед последней битвой сообщил своему другу Круглоголовому, что утром погибнет, однако – во всяком случае, так говорят – предупредил, что, если трижды ударит его по спине рукоятью томагавка, смерть обрежет лассо на целых тридцать лет. И Круглоголовый, под градом пуль, почти выполнил приказ, но только почти: когда он намеревался нанести третий, последний удар, американская пуля сразила и его. Впрочем, так только говорят. Есть более сорока версий, а какая истинна, неведомо; но скальпа Текумсе американцы не показывали, а это значит, что опознать его не смог никто; и еще известно, что после битвы, глубокой ночью Черный Ястреб, – он об этом рассказал в старости, – вынес тело друга с поля боя и похоронил его в месте, «о котором ни один бледнолицый не знает и никогда не узнает». Но и это тоже под вопросом, – ведь старенький вождь вполне мог и приврать.
Так что, давайте лучше о достоверном. Если без мистики и романтики, то гибель Падающей Звезды означала конец Унии. Его отряды по инерции еще сражались, но его мечта умерла вместе с ним. Идею «единства без племен», похоже, просто никто не понимал до конца, и другую идею, «вся наша земля неотделима от нас, а мы все неотделимы от нее», тоже мало кто сумел осмыслить. Даже ближайшие его соратники, – и даже семинолы, – вставая позже на тропу войны, клялись его именем и следовали его дорогой, но не к той цели, к которой стремился он. Отныне на пути американского катка, – по крайней мере, пока Железный Конь не вошел в Черные Холмы, – вставали разве что небольшие ополчения во главе с храбрыми людьми, умеющими только воевать. А в общем, все как у людей. Мудрые вожди, не строя иллюзий, продавали земли, племена, не желавшие продавать, брели на Запад под конвоем, пряча среди пожитков ничего не значащие мирные договоры, самые упрямые бежали в Канаду, а излишне борзых «Собак», настраивавших щенят на странное, зачищала легкая кавалерия.
«Вторая» же «война за независимость США» после смерти Текумсе длилась еще примерно год, после чего в Генте был подписан мир, по сути, зафиксировавший довоенный status quo. В ст. 9 поминались и красные: власти США заявляли о желании дружить и вернуть им «все владения, права и привилегии». На этом настаивала Англия, и, видимо, власти США не захотели показаться менее великодушными, а кроме того, как вспоминал участник переговоров, «м-р Хокинс соглашался, что не следует огорчать индейцев сверх нужды, чтобы не вызывать дух Текумсе». Впрочем, с чем бы там ни соглашались дипломаты, дальнейшее зависело не от них, но от эмигрантов из Европы, а они плевать хотели на огорчения «дикарей», имевших так много вкусной земли…
Человекам свойственно мыслить штампами. 99,9 % хоть сколько-то начитанных людей, услышав слово «семинолы», спасибо Майн Риду, мгновенно откликаются «Оцеола!», – и далее длинно ли, коротко излагают историю храброго вождя и его гордого племени, коренных жителей Флориды, защищавших свой Цветущий Полуостров от злых пришельцев с севера. Изредка вспоминая и фильм с Гойко Митичем в главной роли. Хотя, на самом деле, все совсем не так. Или, по крайней мере, не совсем так. И Оцеола не был вождем, и семинолы были аборигенами разве что условно, да, в общем, и племенем назвать их можно лишь с большой долей условности. Просто «ят-симиноли» – свободные люди. Что-то типа казаков. Или башкир в XVII веке. Или чеченцев в XVIII столетии. То есть военные сообщества на основе союза родов, кланов и просто людей из разных племен, решивших искать счастья на чужбине. Как и у «волков Урала» и «волков Кавказа», был там всякий люд: и «красные семинолы», и «черные». И даже «белые», с испанскими корнями (но эти, правда, быстро растворялись и отдельного «яти» – тейпа – создать не смогли). Впрочем, все это, хотя и важно, для общего понимания, но в скобках. Главное, что практически все будущие семинолы еще в начале XVIII века жили сильно севернее, будучи составными частями огромной разноязыкой федерации криков, как обозвали их белые, хотя сами они, характеризуя себя как общности, предпочитали слово «маскико», то бишь «равные». И с места сорвались не от хорошей жизни, а от начавших качать права колонистов Вирджинии. Благо, в отличие от индейцев Новой Англии, куда уходить было: на дальнем юге лежала почти пустая (коренное население к тому времени вымерло от оспы) испанская Флорида, и доны рады были любым новым рабочим рукам.
Первые семьи криков появились на полуострове примерно в 1716-м, дали знать сородичам, что земля и климат недурны, а с испанцами можно ладить, и когда в 1732-м земли южнее Вирджинии оформились в Джорджию, самые легкие на подъем сочли, что ехать надо. Впрочем, как выяснилось, везде хорошо, где нас нет. В 1763-м испанцы ушли, и, сделав ченч на захваченную в ходе Семилетней войны Гавану, Мадриду крайне необходимую, во Флориду пришли сэры и пэры, с удивлением отметившие наличие в безлюдном, по данным справочников, месте какое-то племя молодое, незнакомое. Эту новость следовало осмыслить. Но пока чиновный люд в Лондоне знакомился с бумагами, восстали колонии, началась война и стало не до того, зато население полуострова начало быстро расти: бежали от войны новые кланы криков, и негры из охваченной мятежом Джорджии, пользуясь ослаблением хозяйского присмотра, тоже бежали, причем принимали их красные спокойно, как своих, и очень скоро «черные семинолы» стали естественной частью новой исторической общности. А затем появился и лидер, Александр Макгилливрей.