— И отправить его прочь из Риги, пока он еще чего не натворил. Можно на Газенхольм — пусть бы охранял Платона Васильевича.
— Хотел бы я знать, надолго ли у меня этот гостенек.
— Пока не будет доказана невиновность мисс Бетти. Просто отпустить его нельзя, а сдавать сейчас в полицию — так это частному приставу, который убежден в ее виновности, прямо-таки царский подарок. Ведь у этого подлеца один способ защититься — все вину взвались на нее.
— Вы твердо уверены в ее невиновности? Ведь может же быть так, что драгоценности и ляхи — сами по себе, а любовные приключения вашей мисс Бетти и убийство впридачу — сами по себе? — спросил Яшка.
— Я не могу объяснить тебе этого разумно… У меня нет твердых доказательств, я только знаю, что она не убивала…
Мы вышли из бани, в которую свет проникал через крошечное окошко, на огород и едва не ослепли — так сияло солнце и так ярок был Божий мир. Потап еще не вернулся, и Яшка зашел в дом к куму, а я остался среди грядок.
Странно сложилась моя жизнь — я всегда был окружен людьми и неживыми материальными предметами, а животные и растения присутствовали разве что на столе в вареном или жареном виде. Пейзаж мой и в молодые годы, и теперь состоял из моря и камня, оживлялся древесиной, из которой сделаны суда, и парусами. В Кронштадте, разумеется, росли деревья в Летнем саду, да и, гостя в Санкт-Петербурге, я выходил на Невский и видел ряды деревьев от Фонтанки до Мойки, меж Полицейским и Аничковым мостами. Раньше он был разделен на две части высоким бульваром, теперь на том месте уже была гладкая мостовая, но и без того растительности было довольно. А вот на огороде я оказался впервые за много лет и взирал на кусты с недоумением — который из них как плодоносит?
Единственное, что было мной узнано сразу, — капуста. Длинные ряды ровных кочанов, белевших сквозь наружные листья, зеленые и разлапистые, радовали сердце. Я подумал — а может, из меня бы все же получился недурной сельский житель? Я выписывал бы журналы, устраивал нововведения, ездил на ярмарки… бойкие соседки непременно сговорились бы меня женить на чьей-то дочке — и женили бы. Нашли бы засидевшуюся в девках особу скромной внешности, принарядили бы ее, позаботились бы о том, чтобы я с этой особой почаще оказывался наедине…
Нетрудно догадаться, что сказал бы, услышав мои мысли, верный Свечкин.
Потом Потап доставил нас до Яшкиного амбара, Яшка сошел, а я поехал к Верманскому парку — забирать мисс Бетти, которой наверняка наскучило сидеть там и глядеть на цирковые двери. В парке я ее не нашел и догадался поискать на Гертрудинской. Там она и была, занятая черчением.
— Алексей Дмитриевич, у вас есть хронометр? — первым делом спросила она.
Я достал карманные часы и протянул ей. Часы у меня были таким гаджетом, что залюбуешься, — «брегет» с секундной стрелкой. Мисс Бетти уставилась на циферблат и задумалась. Потом, когда стрелка совпала с цифрой «12», она, взяв карандаш, повела его по дуге на своем чертеже. Я заглянул, склонившись над ней, и увидел план гимнастического цирка, выполненный удивительно тщательно для женщины.
— Если ваш Платон Васильевич не врет, то все было так, — сказала мисс Бетти, произведя все свои вычисления. — Вот конюшня. Вот форганг. Где-то тут та шорная, о которой вы все говорили. Вот стойла. Вот те двери, что ведут в Верманский парк, через них Ваня впустил Платона Васильевича с его шайкой. Вот тут стоите вы с Гаврюшей. Итак, Ваня впускает злодея, между ними происходит краткий разговор, и Ваня бежит прочь. Отсюда идет отсчет времени. Одна, две, три, четыре, пять секунд — и он вот тут, а отсюда бежит прочь по темному коридору. Где-то у форганга — Лучиано Гверра. Он видит, что происходит неладное, — он видит, что по конюшне бежит маленький Иоганн, а за ним гонится какой-то незнакомец. Гверра стоит не один. Он говорит: сейчас я догоню этого человека и покажу ему, как врываться в цирк! Все трое поочередно проносятся мимо вас. И примерно в это же время я вхожу в цирковые сени в поисках детей. Вот таблица…
Она быстро начертила таблицу и в крайней левой графе стала писать цифры — от единицы до двадцати. Это были секунду. Единица — Ваня кинулся прочь от Платона Васильевича. Пятерка — в погоню устремился итальянец. Десятка — Платон Васильевич и Ваня поравнялись с дверьми, ведущими в коридор из сеней. Двенадцать — они добежали до закутка, где Ваня получил удар и упал. Четырнадцать — Платон Васильевич увидел тело итальянца (тут мисс Бетти поставила вопросительный знак).
— Если его убила женщина, с которой он был в предосудительных отношениях, то откуда она знала, что его нужно караулить в этом закутке? — спросила мисс Бетти. — О том, что он побежит по этой дуге, могли знать только те, с кем он предположительно стоял у форганга. Я назову их Иксом и Игреком, хотя, возможно, был и Зет. У Икса была своя причина лишить несчастного итальянца жизни. Какая — неважно, мы решаем задачу…
Я пришел в изумление — обычно дамы и девицы так не рассуждают. Да вы скажите слово «игрек» моей сестрице-растяпе! Вздумает, чего доброго, будто вы ее изругали.
— И вот путь убийцы. Он выбегает в дверь с другой стороны форганга — это четыре или пять. Он добегает до закутка и прячется — возможно, под деревянный прилавок, или просто прижимается к стене. Это восемь. Он ждет не более трех секунд, пропускает мимо себя Ваню и выскакивает ровно тогда, когда у закутка появляется Платон Васильевич. Конокрад видит его, но плохо понимает, что это за фигура отделилась от стены. Тринадцать — убийца наносит удар. Говорит, ножи при таких ударах имеют свойство застревать в теле. Четырнадцать — Платон Васильевич, повернувшись, видит распростертое тело и мое лицо.
— Ваше лицо?
— Да, потому что я вошла в цирк при семерке или восьмерке, при одиннадцати я, очевидно, вышла из сеней в коридор и, испугавшись, что гонятся за Васей или Николенькой, побежала налево, вот сюда… Диво, как я не наступила убийце на ногу! Теперь видите, как все совпало? А пока ваш конокрад таращился на меня и пока я смотрела на бедного Лучиано, убийца бесшумно исчез. Он убежал туда, откуда прибежал — вот в эту дверь, и потратил на бегство не более двух или трех секунд. Я даже знаю, отчего он двигался бесшумно. На нем были сапоги с мягкой подошвой — такие, какие носят наездники.
— Вы очень ловко доказали, что итальянца убил один из наездников, — сказал я. — Но почему же конокрад так яростно утверждает, что видел женщину?
— Этого я не знаю, — честно призналась мисс Бетти. — Но и этому есть какое-то объяснение. Нужно искать его и найти. Так я говорю детям, когда они не могут отыскать решения задачки, которая мне, взрослой, кажется очень простой.
— Что ж, осталось узнать, кто тогда стоял вот тут, возле форганга. Но мы должны иметь в виду — треклятые штукари могут попросту не выдать нам убийцу. Даже если вы покажете им свой чертеж — они будут отпираться до последнего. А через несколько дней они покинут Ригу — и мы никогда не узнаем правды.
Мисс Бетти задумалась.
— Но ведь Господь ее знает?