Мукосеев принёс спирт. Загбой посмотрел в кружку, обиделся:
– Мало, отнако. Тавай польсе!
– Хватит с тебя. Хорошего помаленьку… – резко оборвал Дмитрий.
– Как-то? Десять ночей хоти, сокжой караулил, замерзай, не кушай толго. Тут мало, Ченке нато, мне нато, всем маненько нато. Харги глоток, Амаке глоток, за то, что утачу тавай…
– Обойдешься со своим Харги! – не подумав, вспылил Дмитрий. – Пей сам, а то и это отберу.
Загбой серьёзно посмотрел на него окаменевшим взглядом, потом вдруг выплеснул несчастные пятьдесят граммов в костёр, бросил Дмитрию кружку, вскочил на ноги, тяжело прошептал:
– Злой ты, отнако… Некароший.
Дмитрий опомнился, заговорил мягче:
– Постой, Загбой! Да пошутил я! Подожди! Иди сюда, сейчас налью полную кружку…
Но охотник что кремень: намокнет – искры не высечешь. Обиделся не на шутку. Не на то, что зять пожалел огненной воды, а на то, что разговаривал с ним, как с рабом, и оскорбил его богов. Ушёл в темноту, к оленям.
Трое старателей под руководством Ченки разгружали потки с мясом. Загбой помог мужикам, снял с учага спальник, тут же привязал к ногам животного чанхай, закрутился на месте, решая, куда бы пойти ночевать. Идти в чум не хотелось – там Дмитрий.
Спать у костра с казаками тоже. Сейчас ему надо было какое-то время побыть одному, поговорить с костром, обдумать ситуацию, приглушить боль обиды. Один из старателей, увидев его замешательство, дружелюбно предложил:
– Что, Загбой Иванович, думаешь, куда идти ночевать? Не думай, айда к нам, у нас костёр жаркий да чай горячий! Почему и ночь коротка.
Сказал – что материнской рукой погладил. Загбой чувствует, что к нему относятся чистосердечно, с добром. И не только сейчас, так было всегда, когда он впервые познакомился со старателями. Те, в свою очередь, общаются с охотником на равных, видят, что ради блага других людей эвенк готов выпрыгнуть из своих драных штанов. Мужики знают, что Загбой честен и справедлив – как ребенок, никогда не обманет и не бросит в трудную минуту. Потому и разговаривают с ним на равных, считая его своим человеком.
Пошёл следопыт за Семёном на берег, где у склонившейся ёлки горит костёр. Остановился подле, удовлетворенно цокнул языком. Хорошее место старатели выбрали, ладное. Под деревом дождь не намочит, а от воды тянигус гнус-мошку отгоняет. Бросил спальник на открытом месте, но Семён недоволен, командует сотоварищам, чтобы те раздвинулись, уступили место охотнику посредине, под деревом, в корнях.
Сел Загбой, а ему уже котёл с мясом-кашей поставили, ложку, кружку дали:
– Ешь, Загбой Иванович! Голоден с дороги.
– А вы, отнако, тоже помогай! – краснея, лопочет следопыт. – Как одному кушай, когда лючи гляди?
– Да что ты! – смеются. – Мы сыты, видишь, до тебя полкотла умяли?
Взялся охотник за ложку, наворачивает кашу с мясом, припевает чаем.
Старатели дружно закурили, заговорили о повседневных проблемах, о работе. Семён вспомнил о семье. Илька – о кабаке. Петро – какие вкусные жена готовит оладьи. Захар – как в этом году объезжал кобылу. Как всегда – обычные разговоры. Но потом всё равно сошлись к единому, что у всех на уме, о чём болит душа и томится сердце. Золото! Сколько про него сказано – не передать словами. Где и кто когда копал благородный металл, сколько было отмыто золотников, самородков, как его искать, да как получше сбыть.
Разговаривают старатели, друг от друга тайн нет. Видно, давно укрепилась дружба четырёх мужиков, всё друг о друге знают, надеются на товарищей, как на самого себя, и имеют общие тайны. При других – ни слова, молчат, как немые. А здесь, у отдельного костра, в стороне от посторонних ушей делятся мнением, хотя и вполголоса. Знают, что среди них – двадцати пришедших старателей – есть «ворон». Втихаря слушает разговоры мужиков, а потом тайно рассказывает Дмитрию. Только вот как вычислить стукача? Непонятно, зряшное дело. Вот и приходится опасаться каждого куста.
Но здесь, на берегу, в своём кругу бояться нечего. Все свои. А Загбой не в счёт. Все равно он в золоте ничего не понимает, да и разговора конкретного нет. Так, просто поверхностные намётки. Да и про Вороховых не мешало бы расспросить. Все равно что-то эвен знает да помалкивает.
– А вот братья-то лучше всех умели золото искать! – как бы невзначай проговорил Семён, тайно поглядывая на Загбоя. – Вороховы – лучше всех на Покровском прииске, других не найти.
Смотрят мужики, попал старшой в точку! Побледнел охотник, жевать перестал. Точно что-то знает, а может быть, даже и помог скрыться в тайге. Однако Загбой не намерен открывать чужую тайну. Совладал с собой, стал равнодушно хлебать душистый чай.
Но старатели не отступают от своего. Стараются склонить следопыта к откровению. Захар вспомнил, как Егор когда-то давно нашёл песочек по Покровскому ключу, а Потехин его себе приписал. Одно и название от прииска осталось – Егорьевский. А толку-то? Лазарь и по сей день там золото моет себе в карман. Илья поддакивает, рассказал, как в голодный год, когда у него пропала корова, Иван Ворохов отдал ему стельную тёлку на бессрочное содержание, чем спас его многодетную семью от нищеты.
И Петро не остался молчаливым. Он как-никак родственник, женат на Вороховой Марии, родной сестре братьев. Не по разговорам знает о справедливости родовы, не раз занимал денег и продукты брал в долг. А отдать так до сих пор и не отдал. Не берут братья. Об одном жалеет, что не ушёл вместе с родственниками, ведь звали же с собой! А теперь вот горбаться на дядю за проценты. А будут ли они, проценты-то? Эх, знать бы, где сейчас братья, точно бы ушёл к ним.
Сидит Загбой рядом, слушает. На сердце тепло, душа поёт! Добрые слова ласкают слух. Хорошие люди Вороховы, сам знает. Но от других услышать, о чём знаешь, втройне приятно. Не зря, значит, помог переселиться и Лизу украсть.
Прекрасное настроение у Загбоя! Оттого, что у этого костра благодать исходит, люди хорошие, мысли справедливые. И мир от этого кажется добрым. И небо не хмурится, комары не зудят, гнус не ест. И то корневище, что несколько минут назад тыкало в бок, кажется мягкой травой. Смотрит охотник на тёмное небо, видит звёзды. Слушает шум реки, слышит ласковую, убаюкивающую песню матери-природы. Вдыхает ароматы застоявшейся летней ночи, чувствует дуновение полёта. Кажется, были бы крылья – и полетел бы куда-нибудь как беркут.
Однако тонкий слух не пропускает ничего подозрительного. Вот уже который раз слышит, как сзади, за кедром, скрипит трава. Вроде как кто ползает. Собаки? Нет, они остались там, у чума с Ченкой. Знают, что всё равно от хозяйки перепадёт лакомый кусочек. Да нет же, это просто, кажется, ветер наносит шум реки. Для верности понюхал воздух. Пахнет человеком. А это и правильно, сидит среди мужиков, каждый курит, да и рубахи пропитались потом. Какие могут быть тут запахи, как не эти? Ну, разве что, может, мыши в корневище носятся. Лето всё-таки, только успевай плодись.