– Эко, дура, метет! К утру все дороги завалит.
– Точно так, – согласился старший сын и вдруг насторожился: – Слышишь, вроде как выстрелы бахают?!
Оба прислушались, покрутили головами: нет, показалось.
– Деревья на ветру лопаются, – решил Степан, делая шаг в жилище.
– А где у нас Володька? Куда опять смылся на ночь глядя? – спросил Никифор.
– Как где… сам знаешь, где. У Прасковьи, конечно, где ему быть боле?
– Знать, любовь у них?! – лукаво спросил Никифор. – Ну, пусть так. Когда придет, не знаешь? Как бы ночью шатун не заломал…
– Дык, утром возвращается, когда бабы завтрак готовят…
– Во как?! Ну-ну, молодец. Нашей породы. Кабы потом от дела не отлынивал, Прасковья-то девка хорошая! Хотел бы видеть ее своей невесткой! – с удовольствием заметил Никифор, переступая порог дома.
– А оно все к этому и идет.
– Да?! Ну, раз так, пусть тогда там ночует. Как с заставой дело решится, свадьбу организуем…
И закрыл за собой входную дверь на запор.
Снег густой, пушистый. Валит из черного неба сочными лопухами, будто лиса в курятнике только что теребила птиц. Тихая, вечерняя мгла. Гордыми великанами насторожились вековые деревья. Изредка отряхивают тяжесть кухты длиннорукие ветви. Где-то далеко лопнул сероводородом зыбун. Рябуха-кедровка, провожая день, скрипит на вершине пихты жалкую песню, ей вторит другая. Обе собираются лететь в глухой урман, на ночлег. Сидят, крутят головами, призывая к себе собратьев. Вдруг склонили головы, насторожились, вытянули клювы, нервно дрогнули хвостами и, разом сорвавшись с места, улетели в снежную пелену.
По узкой, таежной тропе двигается конный отряд. Уставшие от долгого дневного перехода лошади понуро кивают головами. Тяжелые копыта беззвучно разбивают рыхлую насыпь.
Глухая погода гасит все звуки. Железная посуда плотно укутана в тряпки, металлические пряжки, кольца, открытые части карабинов, револьверы, сабли, уздечки спрятаны так, что не выдают хозяина при любом движении. Специально приученные кони в нужный момент по команде могли не храпеть. Долгие месяцы терпеливых уроков не прошли даром. В отряд специального назначения подбирались сильные, выносливые, опытные лошади со всего эскадрона.
Выбравшись на перевал, командир поднял руку: стой! Девятнадцать всадников, опытные бойцы, кавалеристы конной милиции остановились, ожидая, когда тот оценит обстановку и даст новую команду. Начальник долго осматривал в полевой бинокль бескрайнее болото и черный остров посреди унылого пейзажа, Ломоватскую заставу. Увидев красный флаг на крыше часовни, он довольно покачал головой своему помощнику, махнул рукой:
– За мной! Кажется, все спокойно.
Разобравшись на десять пар, отряд начал спускаться к заставе.
Бесшумное передвижение – козырная карта командира отряда Соломеева. Отважный коммунист, прошедший в кавалерии две войны, революцию и последующую за ней гражданскую бойню, большую часть жизни провел в седле. Рожденный в семье сибирских казаков, Виктор Семенович только и умел, что воевать. В совершенстве зная тактику ведения боя, бывалый казак был незаменимым разведчиком во все времена. Своевременно принявший сторону трудового народа и крестьянства, Соломеев обезвредил не один отряд адмирала Колчака. И теперь, стараясь полностью освободить Сибирь от капиталистов, имел особое задание: «Уничтожить затерявшихся в тайге белогвардейских недобитков как отрицательный элемент развивающегося социализма!»
Подчиненные ему бойцы, проверенные временем, боевыми схватками, долгими походами, люди оставались верны до последнего патрона, безропотно подчинялись любой команде.
На опушке леса Соломеев замедлил движение, давая себя заметить часовому на вышке. Каково было его удивление, когда он не услышал предупреждающей команды. Косо посмотрев на своего помощника, политрука Волкова, Соломеев покачал головой: что-то не так! Так и не дождавшись реакции, он отдал приказ приготовиться к бою, рассредоточил всадников полукругом перед частоколом заставы, а сам неторопливо поехал к воротам.
Здесь его ждало полное недоумение: часового на вышке не было, ворота заставы распахнуты настежь, а из ближайших домов доносился веселый разговор. Соломеев махнул рукой, призвал к себе отряд, во главе которого беспрепятственно въехал в открытые ворота Ломоватской заставы. Остановившись под окном, он увидел картину застолья: пьяные командиры в окружении охраны обсуждали какие-то планы. Кто-то уже спал на кроватях, другие пытались подняться со стульев, третьи опять тянулись к кружкам…
В бывшей часовенке керосиновая лампа освещала пустую комнату. Несколько карабинов в пирамиде у стены, пулемет под нарами: бери все!
Соломеев не на шутку разозлился. Такой расхлябанности и безалаберного отношения к службе он еще не встречал. Бывалый разведчик помнил случай, произошедший в 1919 году, когда из-за уснувшего на посту часового колчаковцы вырезали взвод красноармейцев. Двадцать всадников бесшумно, беспрепятственно въехали в открытые ворота заставы… Если бы об этом знали скрывающиеся бандиты!
– Вот те, Семочка, подсолнух в огороде! – скрипел зубами командир, выговаривая любимую поговорку. – Живут, как в Марьиной роще под кустом малины! Все у них тут: и жрать, и пить, и времени свободного. А о себе позаботиться не могут! Нет, надо проучить! Надо!!! А ну-ка, ребятки, вытаскивай наружу пулемет! Сейчас мы им покажем, как базарный день надо устраивать!
Несколько молодых парней слезли с лошадей, заскочили в караулку, вытащили на крыльцо «максим».
– Патроны есть? – гневно спросил Соломеев.
– Есть! – ответил бравый красноармеец, клацая затвором пулемета. – Три ленты полные!
– А ну-ка, ребятки, отведите коней за избу. Кабы ответный огонь не открыли, – негромко скомандовал Соломеев и, дождавшись, когда исполнят его приказ, обратился к пулеметчику: – Давай, Андрюха! Жахни пару очередей поверх крыши!
Андрюха – рад стараться! В предчувствии представления, живо присел на колено, задрал ствол «максима» вверх, нажал пальцами на гашетку. Пулемет грозно рыкнул короткую очередь, замолчал, за ней загрохотал вновь.
В избе потухла керосиновая лампа. Слышно, как загремела, падая, мебель, застучали по полу сапоги. Кто-то открыл дверь дома. Сердитый голос крикнул:
– Авдей! Ты, что ли, сукин сын, народ пугаешь?
Андрюха жахнул еще очередь.
– Хорош баловать! По морде получишь!
– Я не Авдей! – громко закричал Соломеев. – Дом окружен! Выходи по одному!
Хлопнула, закрываясь, дверь. На минуту возникла гробовая тишина. Неожиданно зазвенели разбивающиеся стекла, из убежища грянули беспорядочные выстрелы. Андрей заглушил их очередной, теперь уже длиной, очередью. Ответная стрельба сразу прекратилась.
– Еще один раз пальнете – буду бить по стенам! – насмехаясь над осажденными, доставая кисет, рыкнул Соломеев.