Ушаковы приняли ребенка в семью как родного. Выслушав краткую историю жизненного пути Вани, взрослые прониклись к нему особым вниманием. Разницы нет, скольких детей растить, лишь бы в доме царили мир и согласие. Ваня быстро подружился с остальными детьми, а их у Ушаковых было немало. У Степана к тому времени было четверо: Яков, Коля, Митя и Людмила, у Михаила – Дмитрий, Павел и Надя. Замужние дочери Катерина и Ефросинья жили отдельно, на фактории колхоза «Рыбак», однако их дети большую часть времени находились у деда и бабки.
С вопросом об усыновлении проблем не возникло. Дед Филя зимой на лыжах сходил в колхоз к председателю, доложил о найденыше. Тот передал по инстанции в район. Ответа ждали долго. Вероятно, там долго искали на него документы, но так и не нашли. Через два года с обозниками пришло распоряжение: завести на Ваню новое свидетельство о рождении, зарегистрировать его по месту проживания. В учетной книге колхоза «Рыбак» была внесена запись о ребенке, проживающем на Большом Гусином озере в семье Ушаковых, рожденном, с его слов, в июле 1924 года с именем, отчеством и фамилией Иван Степанович Мельников.
Ваня стал добрым помощником взрослым, на удивление предусмотрительным и внимательным. Это прослеживалось в любых мелочах. Если бабушка Анна забывала перевернуть подойник и повесить его на забор, он без лишних слов вешал его туда. Бывало, дед Филипп долго не мог найти иглу для вязания сетей. Стоило обратиться к Ване, он тут же показывал, где она лежит. Рубят братья новый дом или пригон для скота – Ваня с ними, носит мох, убирает щепу, конопатит пазы, подает инструменты. Михаил жалеет мальца:
– Хватит, Ванька, помог и будя. Иди, играйся с остальными.
– Нет, дядя Миша. Надо все сделать сейчас и как надо. Потом будет поздно, потом будет холодно…
Кормить собак, давать коровам и коню сено, потрошить рыбу или копать картошку – он всегда тут. Сложить в поленницу дрова, вынести ведро с помоями, сводить коня к озеру, пасти теленка на задворках – лучше его не найти. С некоторых пор дети постарше, чувствуя безотказность приемыша, пользовались этим обстоятельством. К примеру, если надо было убрать в пригоне за коровами и лошадью, Яшку и Димку не найти. Приходилось в стайку отправлять Ваню. Осенью, копая картошку, он следил, кто делает эту работу хорошо, а кто с прохладцей. Без слов он вдруг подходил к обработанной земле, начинал рыть заново. Вынув из земли две-три картошины, он молча клал их в общую кучу:
– Потом съедим.
С особым трепетом Ваня относился к хлебу. Еды в доме Ушаковых было всегда в достатке, ели кто сколько хочет. Дед Филипп всегда не доедал куски хлеба. Бабушка Анна бросала объедки в ведро для скота:
– Собаки-коровки доедят.
Ваня доставал кусочки обратно, бережно складывал их на печку на железный лист, где сушились сухари:
– Время придет – сами съедим…
После второго раза, пристыженный детской запасливостью, дед Филя стал доедать свой хлеб до последнего кусочка.
Ушаковым было понятно поведение мальчика. Жизнь успела изранить детскую душу. Они понимали, что он пережил голод и холод, увидел смерть и сам был под жалом ее литовки. Хотя о прошлых днях рассказывал мало и редко.
Первое время Ваня часто плакал. По ночам, да и просто так. Казалось, без причины. Звал маму, отца, тетечку Аню. Были случаи, посмотрит, как Степан и Михаил пилят двухручной пилой бревно, зальется горькими слезками. Увидит, как невестка Анастасия, жена Михаила, нежно прижимает к себе маленькую дочку Надю, гладит ее по головке – бежит к бабе Ане. Ткнется ей в подол, плачет, трясется, дрожит плечиками, стонет, изворачивается, как пойманный в капкан зверек. Вместе с ним, прижимая его к себе, плачет она:
– Что ж ты, сердешный? Уймись, все пройдет с годами. Боль утихнет. Все будет хорошо!
Образ жизни семьи Ушаковых подталкивал Ваню к сибирскому промыслу. Охота и рыбалка присутствовали во всем, что окружало детское, впечатлительное сознание. Ему было интересно все. С некоторых пор он стал верным помощником деда Филиппа. К своему досточтимому возрасту (около восьмидесяти лет), наступающая на пятки молодежь старалась не брать его на «большую затею». Отказаться от промысла и лечь в кровать умирать Филипп не мог в силу своего темпераментного характера. Он привык всю жизнь работать: ловить рыбу, промышлять в тайге, заниматься с пчелами. Но крутые горки изъездили ретивого скакуна. Дед понимал и видел, что старость села ему на плечи с ногами, не позволяет делать то, чего он в былые годы добивался без особого труда. Тогда Филипп приблизил к себе Ваню как верного помощника, без которого ему было не обойтись. Про них так и говорили: «Старый да малый. Не понять, кто из них усталый». Усталость в данном случае подразумевалась под богатым жизненным опытом у обоих.
Они плавали на старенькой лодке по озеру, расставляя небольшие, сильно прохудившиеся сети. С собаками ходили осенью вдоль озера промышлять белку. Пропадали с утра до вечера на пасеке. Филипп постепенно передавал мальчику свой опыт. И все же главным уроком в любом начинании дед Филипп считал точную стрельбу и учил этому Ваню.
Где бы они ни были, малокалиберная винтовка всегда с ними. В первый раз Филипп дал выстрелить Ване, положив ружье на подходящий пенек. Увидев, что тот промахнулся в кедровую шишку, рассердился и еще долго не давал ему стрелять: «Нечего деньги на ветер пускать!».
После того случая прошел год. На следующую осень Ваня насобирал кедровых шишек, нашелудил три ведра ореха, отнес их в колхоз на приемный пункт, а на вырученные деньги купил два десятка патронов. Дед отнесся к его поступку с уважением, дал свою малопульку. А когда Ваня принес домой первого рябчика, с довольным кряхтением вынес из кладовки старую, шомпольную винтовку и вручил ее мальчишке:
– На вот… учись стрелять.
К ружью прилагался мешочек с порохом, около тысячи пуль и столько же пистонов. В старые времена такие запасы провианта считались состоянием. Теперь винтовка лежала без дела. На смену ей в тайгу завезли новые, заряжающиеся затвором нарезные ружья с новыми патронами. Неизвестно, как долго бы пылилась шомполка у Филиппа, если бы не Ваня.
Первые годы самостоятельной охоты дались не просто. Тяжелое, длинное для мальчика ружье постоянно ударяло стволом по голове, а приклад цеплялся за поваленные деревья. Юному охотнику приходилось носить с собой рогатину, чтобы во время стрельбы класть на нее ствол. Цепляясь за сучки, деревья и кусты, мушка сбивалась в сторону. Ваня постоянно мазал. Добыча улетала, убегала, уплывала. Разочарованный неудачей, он едва не плакал, однако вновь собирался с силами и заново начинал охоту. Дед посмеивался:
– Без этого никак!
Бабушка Анна ругалась на мужа:
– Уж ты, лихоман! Что издеваешься над ребенком? Помоги пускать пульку точно в цель!
Дед сердился, топал ногами:
– Уйди, старая лысуха! Не лезь в мужские дела! Пусть сам докумекает!
И Ваня докумекал! Увидел однажды, стреляя в белку на припорошенном снегом кедре, что пулька ложится совсем не туда, куда он целится, и понял, что надо подбить мушку в сторону и поднять планку. Мальчик самостоятельно научился наводить винтовку так, что к концу сезона начал отстреливать белок только в голову. Дед Филипп довольно качал головой: