– Продолжай вещание! – потребовал я. – Они наверняка ждут от тебя именно этого!
– Корабли конвоя уничтожат диверсанта еще до окончания моего покаяния, – уверенно заявил Викторов.
– Тогда прикажи им оставить землянина в покое! – предложил я.
– Не могу, – заупрямился Адмирал. – Он с минуты на минуту выстрелит, и тогда я не успею ничего сказать.
– Если бы «прыгун» хотел выстрелить, то сделал бы это сразу, – возразил я. – Но он выжидает, а значит, дает тебе шанс уладить все своими силами. Приказывай немедленно!
– Я не хотел тебя расстраивать, Игорек, но, кажется, мы опоздали, – голос Викторова стал невыносимо слащавым. – Ой, вот еще раз опоздали…
– Что это значит?! – взорвался я.
– Спрячь мачете, дружище. Диверсант выстрелил в меня еще до того, как я начал свою речь. Я тебе солгал…
– Ах ты, ржавое корыто! – Я в припадке ярости подскочил к «аквариуму» и полоснул ножом по одному из второстепенных нервных стволов.
Биомасса за прозрачными стенками бака пошла рябью, но вскоре успокоилась. Викторов выругался и обиженно пробормотал:
– А ты думал, что я, так вот запросто, соглашусь заявить о своих недостатках на все галактики? После выстрела землянина на крейсере в сознании остались только мы с тобой да вспомогательные роботы. Мои нервные окончания за пределами этого отсека мертвы, так же как экипаж. Я не могу управлять кораблем. Это означает и то, что я не могу управлять радио и гиперсвязью. Ты уж прости, но здесь нет моей вины.
– Это помещение экранировано? – догадался я.
– Именно так, – подтвердил Викторов. – Не мог же я подвергать себя такой серьезной опасности. Еще три года назад, как только «крабы» испытали прототип нейтронного орудия, я установил вокруг этого отсека защиту. Генераторы античастиц – чертовски дорогое удовольствие. Однако, как видишь, весьма надежное средство против изобретения наших союзников.
– И ты ничего не сказал?! – возмущенно спросил я. – Мы же могли сделать такие щиты для всех кораблей флота!
– Не забывай, что нейтронные пушки до последнего момента оставались секретом «крабов», а они были нашими союзниками. Я, по-твоему, должен был признаться, что разведка Галактики крадет секреты дружественного государства? Создание биомеханической армии было для меня главной задачей, и я не мог рисковать успехом всей операции.
– Понятно, – растерянно протянул я, пытаясь придумать выход из ситуации. – Значит, мы с тобой отрезаны от внешнего мира и будем жить внутри этого отсека, пока не умрем от старости?
– Автоматика корабля работает, – спокойно ответил Викторов. – Аварийная система жизнеобеспечения не подключена к биомеханическим узлам. Так что не волнуйся, до прибытия спасательной команды мы дотянем. Ну, а там… Все будет зависеть от того, чья эмблема окажется на их рукавах.
– Судя по голосу, ты уверен, что это будут земляне?
– Они ближе, – согласился Адмирал.
Я задумчиво прошелся по отсеку и вдруг остановился у «щупальца», отвечающего за систему циркуляции биомассы. Присев у нервного ствола, я легко проколол его пластиковую оболочку и вытер испачканный биомассой нож о перчатку. Викторов молчал, но обмануть своим показным безразличием меня он не смог. В случае повреждения этого проводящего пути биомех полностью отключался от питания. Это был тот же рискованный трюк, который подверг в свое время жесткой критике Волк на «Алие», но с другими исходными данными. Если крейсер действительно был поврежден нейтронным залпом, то вся циркулирующая между обшивками и вокруг нервных стволов биомасса пришла в негодность. Таким образом, в распоряжении Викторова оставался лишь резерв, который сейчас и перетекал по «малому кругу», не покидая пределов экранированного отсека. Этого количества «замазки» Адмиралу едва хватало для дыхания, и потому топить меня в дефицитном вареве он бы не стал. Получалось, что, в отличие от ситуации на «Алие», я вполне мог отсечь ствол и «задушить» Викторова. Биомех это прекрасно понимал и потому молчал, чтобы не спровоцировать меня на решительные действия.
– Мне почему-то кажется, что ты все же способен выйти в эфир, – расширяя повреждение пластиковой оболочки, сказал я. – Например, на аварийной частоте…
– Это смешно! – взволнованно ответил Викторов. – Кто пользуется аварийной частотой? Единицы! Неужели ты думаешь, что меня услышит хотя бы десяток командиров электронных кораблей или биомехов?
– Значит, все-таки можешь, – сделал вывод я. – Так включай передатчик, говорящая голова! Клянусь, что через пять секунд я перережу этот ствол! Время пошло… Пять! Четыре! Три…
– Я все понял, – торопливо заверил меня Адмирал. – Выхожу на связь…
– И включи обзорные телекамеры, я хочу видеть реакцию кораблей собственными глазами, – потребовал я.
– Это невозможно! – почти взмолился биомех. – Мои нервные окончания на самом деле повреждены!
– Даже до пяти считать не стану! – пригрозил я.
– Подожди, я вспомнил! – обрадовано крикнул Викторов. – Одна из камер подключена к системе тестирования и управляется с моего пульта!
– Ты просто душка, когда захочешь, – недобро улыбаясь, сказал я и уселся за пульт биоинженера. – Начинай монолог!
– Сейчас, только соберусь с мыслями, – ответил биомех.
Я прекрасно понимал, почему он тянет время. Внешняя камера обеспечивала мне вполне приличный обзор. Конвоиры уже давно подошли к обездвиженному флагману, и теперь из их стыковочных шлюзов к пассажирским порталам крейсера тянулись гофрированные рукава абордажных тоннелей. Примерно через пять минут спасатели должны были проникнуть на корабль, а через десять они вполне могли обнаружить, что тайное убежище Адмирала выдержало нейтронную атаку, но захвачено диверсантами. Вернее, диверсантом. Почему Викторов решил, что его «аквариум», например, не взорвется от точного попадания импульса, перед тем как я героически погибну в сражении со спасателями, мне было не понять. Все-таки, как ни крути, «дети по разуму» в чем-то оставались наивными. Особенно странно это выглядело на фоне их неуемной фантазии по части каверз и военных хитростей.
Биомехи никак не могли постичь одну простейшую вещь. Они не понимали, что для людей не всегда очевидно, что черное является черным, а белое – белым и никаким другим. Например, Викторов был уверен в том, что будучи героем, офицером, а значит, человеком чести, я не стану стрелять в спину победителю или мстить за поражение в честном бою… В то же время, себя он освобождал от подобных условностей целиком и полностью. Ошибка была очевидна, но только для меня. Биомех ее почему-то игнорировал. Складывалось впечатление, что, стараясь отмежеваться от людей, он сознательно переходил границы разумного, и такая нелогичность становилась для него культом…
Впрочем, почему бы и нет? Схема могла быть весьма простой: создатели левиафанов вкладывали в них заведомо обреченную на коррекцию психологию двуногих, двуполых и живущих в атмосфере людей. Что происходило дальше? Осознав себя личностью, биомех понимал, что совершенно не подходит ни под одно человеческое понятие, кроме термина «монстр», и начинал от этого страдать. Но тут ему подворачивался идеолог вроде Викторова, и биомех находил выход в том, чтобы следовать его рекомендациям и лозунгам. А они гласили, что истинному левиафану следует осознать свое могущество и величие, отречься от присяги двуногим, принять образ мышления свободного обитателя космических глубин и прочее, прочее, прочее…