Всем парням, которых я любила | Страница: 41

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

С любовью, М.

От: Лара Джин Кави [email protected]

Кому: Марго Кави [email protected]

В школе – нормально. Никаких новых клубов, но посмотрим. Я уже записала в свой планер позвонить бабушке. Ни о чем не беспокойся, здесь все под контролем!

Целую.

Глава 39

МАМА ПИТЕРА ВЛАДЕЕТ АНТИКВАРНОЙ ЛАВКОЙ под названием «Линден&Уайт» в центре города, выложенной булыжниками. В основном она продает мебель, но у нее также есть и ювелирные изделия, разложенные в хронологическом порядке. Мое любимое – нулевое, то есть 1900-х годов. Есть один золотой медальон в форме сердца с крошечным бриллиантом в центре, смотрится как звездочка. Стоит четыреста долларов. Лавка находится рядом с книжным магазином «МакКоллс», поэтому я иногда захожу туда и навещаю его. Я всегда ожидаю, что его купят, но этого не происходит.

Однажды на День матери мы купили маме золотую брошку в форме клевера 1940-х годов. Мы с Марго каждую субботу в течение целого месяца продавали лимонад и смогли отложить на нее шестнадцать долларов. Помню, с какой гордостью мы вручили папе деньги, которые красиво и аккуратно уложили в пластиковый пакет на застежке. В то время я считала, что мы внесли львиную долю, а папа всего лишь немного помог нам. Теперь я понимаю, брошка стоила гораздо больше, чем шестнадцать долларов. Мне следовало поинтересоваться у папы, сколько на самом деле она стоила. Но, возможно, мне не захочется этого знать. Может быть, куда приятнее не знать. Мы похоронили маму вместе с ней, потому что эта брошь была ее любимым украшением.

Я стою, склонившись над витриной, прикасаясь пальцами к стеклу, когда Питер появляется со спины.

– Привет, – говорит он удивленно.

– Привет, – отвечаю я. – Что ты здесь делаешь?

Питер бросает на меня такой взгляд, словно я дурочка.

– Это место принадлежит моей маме, помнишь?

– Ну, да! Я просто никогда не видела тебя здесь раньше, – произношу я. – Ты здесь работаешь?

– Не, мне пришлось завезти кое-что для мамы. Теперь она говорит, что я должен завтра поехать в Хантсбург и забрать набор стульев, – ворчит Питер. – Это два часа туда и обратно. Раздражает.

Я сочувствующе киваю и отстраняюсь от витрины. Делаю вид, что разглядываю черно-розовый глобус. Марго бы он понравился. Он мог бы стать для нее прекрасным рождественским подарком. Я его слегка покручиваю.

– Сколько стоит этот глобус?

– Столько, сколько написано на ценнике. – Питер кладет локти на витрину и наклоняется вперед. – Ты должна поехать.

Я поднимаю на него глаза.

– Поехать куда?

– Со мной. Забрать стулья.

– Ты только что жаловался, как это раздражающе.

– Да, одному. А если ты поедешь, то, может быть, чуть менее раздражающе.

– Э-э, спасибо.

– Пожалуйста.

Я закатываю глаза. Питер на все отвечает «пожалуйста»! Это как: «Нет, Питер, то не было искренним «спасибо», так что не надо говорить «пожалуйста».

– Так ты едешь или как?

– Или как.

– Ну же, давай! Я забираю стулья с распродажи недвижимости. Хозяин был своего рода затворником. Вещи там пылятся около пятидесяти лет. Могу поспорить, там будут безделушки, которые ты бы приглядела себе. Тебе же нравятся старинные предметы?

Да, – отвечаю я, удивленная, что он знает это обо мне. – На самом деле, я всегда хотела посетить распродажу недвижимости. Как умер владелец? То есть, как давно он был мертв, пока его кто-то нашел?

– Боже, ты больная, – он содрогается. – Не знал, что в тебе есть подобная сторона.

– У меня есть множество сторон, – сообщаю ему я и наклоняюсь вперед. – Итак? Как он умер?

– Он не умер, ты, извращенка! Он просто старый. Его семья отправляет его в дом престарелых. – Питер приподнимает бровь, глядя на меня. – Итак, я заеду за тобой завтра в семь.

– В семь? Ты ничего не говорил об отъезде в семь утра в субботу!

– Извини, – произносит он с раскаянием. – Мы должны поехать туда пораньше, пока все самое хорошее не расхватали.

В тот вечер я собираю ланч для себя и Питера. Делаю бутерброды с ростбифом, сыром, помидорами и майонезом для себя и с горчицей для Питера. Питер не любит майонез. Забавно, как можно узнать что-то новое о человеке из фиктивных отношений.

Китти появляется на кухне и пытается схватить половину сэндвича. Я шлепаю ее по руке.

– Это не для тебя.

– А для кого?

– Это мой обед. Мой и Питера.

Она забирается на табурет и наблюдает, как я упаковываю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи, завернутые в бумагу, выглядят намного симпатичнее, чем сэндвичи, запечатанные в пластиковый пакет. При любом удобном случае я использую оберточную бумагу.

– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он сильно отличается от Джоша, но он мне нравится.

Я поднимаю на нее глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош впервые стали парой, она приготовила макароны с тремя видами сыра, потому что он его обожает. А что Питер любит больше всего?

– Я… я не знаю. То есть, ему нравится все.

Китти косо на меня поглядывает.

– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.

– Знаю, что он не любит майонез, – предлагаю я.

– Это потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.

Я ощущаю внезапный укол совести. Джош действительно ненавидит майонез.

– Китти, ты скучаешь по Джошу?

Она кивает.

– Хотелось бы, чтобы он по-прежнему к нам приходил. – Ее лицо становится задумчивым, и я уже собираюсь обнять ее, когда она кладет руки на бедра. – Только не используй весь ростбиф, он мне понадобится для обеда на следующей неделе.

– Если он закончится, я приготовлю тебе салат из тунца. Делов-то.

– Посмотрим, что у тебя получится, – говорит Китти и снова исчезает.

Посмотрим, что получится? Где она такого нахваталась?


В семь тридцать я сижу у окна и жду, когда подъедет Питер. Я взяла коричневый бумажный пакет с бутербродами и фотоаппарат, если увижу что-нибудь жуткое или прикольное, чтобы сфотографировать. Я представляю полуразрушенный серый старый особняк, какой можно увидеть в фильмах ужасов, с воротами и мутным прудиком или лабиринтом на заднем дворе.

Минивэн мамы Питера подъезжает в семь сорок пять, что раздражает. Я могла бы поспать еще целый час. Я подбегаю к машине и заскакиваю внутрь, и прежде, чем успеваю сказать хотя бы слово, он говорит: