– Она попытается вернуть Питера, Лара Джин!
– Точно, – произношу я и чувствую внезапную боль, даже когда говорю это. – Конечно, она попытается.
– Не дай ей, – предупреждает он.
– Не дам, – отвечаю я, и слова звучат такими неуверенными, мягкими, как желе.
До сих пор не понимала, но, возможно, я все это время вела отсчет до этого момента. Когда Женевьева захочет вернуть Питера обратно. Когда Питер поймет, что все это было идиотским маленьким экскурсом и теперь для него пришло время возвращаться туда, где его место. К человеку, которому он принадлежит.
* * *
Я не планировала рассказывать Питеру о том, что Джош поцеловал меня. Действительно не собиралась. Но мы с Лукасом идем вместе, и я вижу его и Женевьеву, идущих по коридору. Лукас бросает на меня многозначительный взгляд, который я не заметила. По крайней мере, делаю вид, что не заметила.
На уроке химии я пишу Питеру записку.
«Ты был прав по поводу Джоша».
Я слегка постукиваю его по спине и незаметно сую записку ему в руку. Когда он прочитывает ее, то выпрямляется и сразу же что-то пишет в ответ.
«А поконкретней».
«Он поцеловал меня».
Когда Питер застывает, стыдно признаться, но я чувствую себя немного оправданной. Я жду его ответа, но он ничего не пишет.
Как только звенит звонок, он оборачивается и произносит:
– Какого черта? Как это вообще случилось?
– Он зашел, чтобы помочь нам нарядить елку.
– А что потом? Он поцеловал тебя перед Китти?
– Нет! Мы были только вдвоем дома.
Питер выглядит очень раздраженным, и я начинаю жалеть, что упомянула об этом случае.
– Какого черта он думал, целуя мою девушку? Это, блин, смешно. Мне нужно сказать ему кое-что…
– Погоди, что? Нет!
– Лара Джин, я должен. Я не могу просто взять и спустить это ему с рук.
Я встаю и начинаю собирать сумку.
– Питер, тебе лучше ничего ему не говорить. Я серьезно.
Питер молча за мной наблюдает. А потом спрашивает:
– А ты поцеловала его в ответ?
– Какое это имеет значение?
Он выглядит ошеломленным.
– Ты злишься на меня за что-то?
– Нет, – отвечаю я. – Но буду, если ты что– нибудь скажешь Джошу.
– Отлично, – произносит он.
– Отлично, – говорю я в ответ.
Я НЕ ВИДЕЛА ДЖОША С ТЕХ ПОР, как он поцеловал меня. Но когда вечером я возвращаюсь домой из библиотеки, он сидит на крыльце в своей синей парке и ждет меня. В доме горит свет: папа дома. В спальне Китти тоже зажжена лампа. Я предпочла бы избежать Джоша, но он здесь, у моего дома.
– Привет, – говорит он. – Можно с тобой поговорить?
Я сажусь рядом с ним и смотрю прямо перед собой через дорогу. Мисс Ротшильд тоже поставила елку. Она всегда устанавливает ее у окна возле двери, чтобы люди могли видеть елку с улицы.
– Мы должны разобраться, что будем делать, до возвращения Марго. То, что произошло, было моей виной. Я должен быть тем, кто ей расскажет.
Я в недоумении уставилась на него.
– Рассказать ей? Ты что, рехнулся? Мы никогда не скажем Марго, потому что там нечего рассказывать.
Он выставляет вперед подбородок.
– Я не хочу хранить от нее секреты.
– Ты должен был подумать об этом до того, как поцеловал меня! – сердито шепчу я. – И тебе на заметку: если кто и расскажет ей, то это буду я. Я ее сестра. А ты был всего лишь ее бойфрендом. И ты даже больше им не являешься, так что…
Обида и боль застывают на его лице.
– Я никогда не был всего лишь бойфрендом Марго. Для меня это тоже странно. Похоже, что с тех пор, как я получил то письмо. – Он колеблется. – Забудь.
– Просто скажи, – говорю я.
– С тех пор как я получил то письмо, между нами все пошло кувырком. Это несправедливо. Ты высказала, что хотела сказать, а я тот, кто должен был пересмотреть все, что думаю о тебе. Я должен был разобраться с этим в своей голове. Ты застала меня врасплох, а потом просто отгородилась. Ты начала встречаться с Кавински, перестала быть моим другом. – Он делает выдох. – С тех пор, как я получил то письмо… Я не мог перестать о тебе думать.
Я все что угодно ожидала от него услышать, но только не это. Определенно не это.
– Джош.
– Знаю, ты не хочешь этого слышать, но просто дай мне сказать, что мне нужно сказать, ладно?
Я киваю.
– Я терпеть не могу то, что ты с Кавински. Ненавижу. Он недостаточно хорош для тебя. Извини, что говорю это, но он совсем не подходит тебе. На мой взгляд, ни один парень не будет достаточно хорош для тебя. Меньше всего я. – Джош опускает голову, а затем неожиданно поднимает на меня глаза и говорит:
– Был один раз, полагаю, пару лет назад. Мы пешком возвращались домой от кого-то, думаю, от Майка.
Было жарко, почти смеркалось. Я была в ярости, потому что старший брат Майка, Джимми, обещал, что подвезет нас до дома, а потом смотался куда-то и не вернулся, так что нам пришлось идти пешком. На мне были эспадрильи, и ноги ужасно болели. Джош продолжал говорить мне, чтобы я не отставала.
Он тихо продолжает:
– Были только я и ты. На тебе была та рыжевато-коричневая замшевая рубашка с бахромой, которую ты, бывало, носила с бретелями и из-под которой был виден твой пупок.
– Моя рубашка «Покахонтас-встречает-стиль-Шер-семидесятых». – Ах, как любила я эту рубашку.
– Я почти поцеловал тебя в тот день. Я думал об этом. У меня был какой-то странный порыв. Мне просто хотелось посмотреть, на что это будет похоже.
Мое сердце прекращает биться.
– А потом?
– А потом я не знаю. Думаю, я забыл об этом.
Я делаю выдох.
– Мне жаль, что ты получил то письмо. Ты никогда не должен был его увидеть. Не предполагалось, что ты его когда-либо прочтешь. Оно было только для меня.
– Может быть, это судьба. Возможно, все это должно было произойти именно так, потому что… потому что всегда должны были быть ты и я.
Я говорю первое, что приходит на ум.
– Нет, не должны были. – И я понимаю, что это правда.
В этот момент я понимаю, что не люблю его, что не любила уже какое-то время. Что, может быть, вовсе никогда не любила. Вот он, прямо здесь, бери его. Я могла бы его снова поцеловать, могла бы сделать своим. Но я не хочу его. Я хочу кое-кого другого. Странно, потратить так много времени, желая чего-то, кого-то, а потом в один прекрасный день вдруг просто остановиться.