Алексей, когда впервые показывали эти выступления, долго не мог понять, почему же, вроде умные люди столь беззастенчиво вмешиваются в процессуальные действия, очевидно помогая спасти от ответственности откровенного ворюгу. Но потом решил, что эту псевдоинтеллигентную пену умело используют в большой игре, наравне с «карманными» газетами, коррумпированными правителями, «одноразовыми» бандитами, наконец. Как считал Нертов, артисты в подобных ситуациях отличались от «быков» — боевиков, наверное, лишь одним. Последние чаще использовались наподобие презервативов — один раз. Потом исчезали. А культурную элиту простирывали, выворачивали на другую сторону, штопали, после чего снова и снова совали во все самые грязные дырки, глубоко наплевав, что вся мерзость прочно налипает на многоразовый «культурный» инструмент.
Впрочем, действиям артистов Алексей был готов дать и другое объяснение: они регулярно получали хоть небольшие, но подачки. Например, от прежних властей, обожавших всякие театральные действа и по мере возможности подкармливавших особо приближенных с помощью различных фондов. Потом кормушка, видимо, иссякла, и появление первых лиц на театральных премьерах перестало преподноситься по телевизору как новость номер один. Но, наверное, Нертов был все же не прав, столь резко осуждая деятелей культуры. Конечно, все люди разные, и артисты — не исключение. Но скорее они выступали в чью-либо защиту все-таки по личным убеждениям, как подсказывала совесть. А то, что их руками кому-то удавалось создавать определенное общественное мнение — так артисты ведь не искушенные политики и, если прекрасно ориентируются на театральной сцене, это совсем не значит, что они в состоянии разобраться в кознях грязной политики…
Алексей очередной раз переключил телеканал, когда настойчиво зазвонил телефон. Разговаривать ни с кем не хотелось, Нертов решил не брать трубку, но телефон надрывался все настойчивей и тревожней. Когда звонки прекратились, Алексей подумал, что больше его тревожить не будут, но телефон снова разразился противным звоном. Через несколько минут, устав от шума и нехотя уменьшив громкость телевизора, Нертов потянулся к аппарату. Но, услышав далекий голос, он враз подскочил на диване.
— Нина?!..
…Как он ни старался, но не мог понять, что произошло перед его выпиской из больницы, когда от Нины, до того проявлявшей максимум участия в лечении, вдруг пришло довольно сухое письмо, мол, извини, я поняла, мы чужие… А дальше — прочая муть в том же роде. Алексей пытался позвонить. Нина не брала трубку, а бесстрастная секретарша упрямо твердила, что не может соединить. Все усилия Нертова лично встретиться и поговорить тоже не увенчались успехом. Когда же он, узнав, что у Нины родился сын, все-таки умудрился встретиться с ней, то женщина грустно и устало сказала, что ребенок не его, а бывшего жениха — Дениса и чтобы Алексей («я тебя очень прошу») никогда не беспокоил их больше. Нертов вынужден был тогда уйти, понимая, что мужчина иногда может быть слабым, но никогда — жалким. И в одну реку нельзя войти дважды. Если же женщина для себя решила: «Все» — значит «все». Но еще больше Нертов недоумевал бы, если б знал, что Денис тут вообще не при чем, что отцом ребенка является именно он, Алексей Юрьевич Нертов и об этом Нине прекрасно известно.
Тогда она была вынуждена обмануть Алексея, не знавшего, что роды произошли не на девятом, а на седьмом месяце беременности. А это значило, что Денис никакого отношения к зачатию не только не имел, но и не мог иметь, так как вообще в то время не думал, что Алексей и Нина живы и скрываются от денисовских бандитов в далекой Франции. Но не знал Нертов и другое: что обман был вынужденный, а Нина, убеждая любимого в необходимости расстаться, из последних сил сдерживала себя, чтобы не броситься ему на шею. Может, задержись он еще чуть-чуть, так бы и произошло, но Нертов резко повернулся и чуть прихрамывая ушел…
— «Нина»?! — У Алексея перехватило дыхание, но женщина, не слушая его, начала умолять, чтобы он немедленно бежал спасать своего сына.
— Да, да, это твой сын, я тогда соврала! — Сбивчиво кричала она в трубку. — Ну, пожалуйста, сделай же что-нибудь!..
Кое-как Алексею удалось выяснить, что произошло и он, одевшись словно по тревоге, опрометью выскочил из квартиры.
* * *
Анна Петровна, зайдя в квартиру сослуживицы, увидела там Люську, которая тут же затараторила, просительно заглядывая в глаза гостье и при этом стараясь дышать в сторону, чтобы женщина не почувствовала легкого алкогольного благоухания:
— Тетя Нюра! Ну, извините, обманула я. Спит Вадя. А мне надо срочно по делам сходить. Пожалуйста, посидите здесь немного, а?..
Анна Петровна, заглянув в соседнюю комнату, увидела, что Вадька и правда тихо спит. Сидеть с ним сейчас было никак нельзя: и Митя того и гляди мог проснуться, и потакать бестолковой мамаше не хотелось («Знаем уж, какие у тебя дела, срам да и только!»). Но, главное, должен был прийти Он. Поэтому Нюра, слегка отчитав Люську, скрепя сердце поскорее постаралась вернуться обратно на рабочее место.
Анна Петровна не стала запирать за собой дверь на все запоры, а лишь захлопнула ее и на всякий случай навесила цепочку, рассчитывая, что все равно придется скоро открывать. Сама же уселась в уютное кресло, стоящее в прихожей, больше напоминающей комнату, и вернулась к чтению очередных «ужастиков». Но не успела она узнать, скольких доверчивых женщин убил отверткой очередной маньяк, проникавший под видом водопроводчика в квартиры, как услышала дверной звонок. Домработница вздрогнула от неожиданности и приготовилась считать: вот сейчас был длинный, потом должно быть еще три коротких, потом опять длинный. Но все было тихо.
— Это не Он, а чужим открывать нельзя, — рассудила Нюра, опасливо косясь на фотографии, иллюстрировавшие статью про маньяка, и к двери не пошла, — наверное, кто-то ошибся адресом или эта горе-мамаша решила мне Вадьку сюда принести. Нет, ни за что не открою…
И правда, открывать самой дверь ей не пришлось, так как кто-то неизвестный начал тихо скрести по замку, а потом между передним бруском обвязки двери и дверной коробкой начала появляться все расширяющаяся щелка. Нюра, на миг представив, что будет делать маньяк, входящий в квартиру, отчаянно завизжала. На дверь резко надавили снаружи, и домработница с ужасом увидела, как начинают вылезать из своих пазов шурупы, крепящие цепочку, которая пока не дала возможности неизвестному проникнуть в помещение.
* * *
Мужчина, находившийся на чердаке, рассчитал, казалось, все: и то, что хозяйка квартиры не сумеет вернуться быстрее, чем через час-полтора после звонка в машину, и то, что никакая милиция не удосужится проверять адрес по телефонному сообщению очевидно сумасшедшей женщины. Только он не учел, что добрая и обычно отзывчивая Нюра на этот раз, выбирая между помощью знакомым и личным счастьем, отдаст предпочтение именно последнему. И Нюра выбрала, вернувшись в квартиру Климовой, именно в тот момент, пока неизвестный разговаривал с хозяйкой по радиотелефону.
Окончив разговор, мужчина натянул тонкие кожаные перчатки, посмотрел на часы и заторопился вниз. Он на всякий случай позвонил, коротко прислушался и, не дождавшись шагов изнутри, затаив дыхание, начал ковыряться в замке хитроумной отмычкой. Старенький французский замок, который хозяйка легкомысленно не удосужилась сменить после предыдущих жильцов, поддался легко. Мужчина, облегченно выдохнув, начал осторожно приоткрывать дверь, но в это время прихожая огласилась истошным женским визгом, от которого, казалось, должны были повыскакивать наружу все соседи по лестнице. Мужчина на миг оторопело замешкался, а затем, попытался резко открыть дверь, чтобы вырвать треклятую цепочку и заткнуть глотку этой орущей идиотке. Первый натиск запорная планка цепочки выдержала. Тогда мужчина всем телом ударил в дверь и почувствовал, что она поддается. «Только б заткнуть поскорее эту глотку», — успел подумать незнакомец, отступая назад на полшага, чтобы потом вломиться в квартиру, — «Только б заткнуть»…