Нертов не мог понять, как же Марине удалось собрать вещи и выскользнуть из квартиры, не разбудив его, ведь обычно он спал достаточно чутко. Наблюдения за квартирой ничего не давали: ни одного нового лица среди входивших и выходивших из подъезда замечено не было. Не появлялся там и человек, портрет которого составил экс-художник Илья.
Никаких концов… Подруга Марины, Екатерина, загорала со своим «тамбовцем» где-то в Турции и должна была вернуться только через неделю. С ней, как рассчитывал Алексей, все-таки следовало более-менее откровенно поговорить.
Нертов, как обещал Марине в ночь перед ее исчезновением, позаботился о безопасности маленького Петеньки. Еще позавчера во Львов вылетела пара надежных ребят. Марина, как доложили они, не объявлялась ни в квартире отчима, ни в деревне, где у родни жил ее Петенька. Алексей велел своим не покидать пока деревню. Они, молодцы, даже сумели встать на постой прямо к ее родственнице, опекунше малыша, обрадованной возможностью получить твердый рубль с ранних питерских дачников. Так брат Марины оказался под охраной. Нертов уже заранее полюбил этого мальчишку, с которым, как он твердо верил, они когда-нибудь да заживут одной семьей: Марина, Алексей и ребенок — лучшего было и не придумать.
Львовская операция была проделана без ведома Андрея Артуровича — он как раз отбыл на несколько дней в Австрию, где у банка была одна из дочерних фирм. К возвращению шефа надо было придумать убедительную версию, объясняющую необходимость поисков Марины. Как бы так преподнести ему события, не выдав самого существенного… Алексей, после некоторых колебаний, все-таки включил шефа в круг подозреваемых — тех людей, которым так или иначе могло быть выгодно убийство его отца. Да и замеченное Алексеем неравнодушие Андрея Артуровича к Марине по-прежнему озадачивало. Что, если интересовала она его именно как киллер? Хотя тут концы с концами не сходились: решись он использовать ее в роли убийцы Юрия Алексеевича — к чему было приставлять сына для наблюдения за Мариной? Отвлекающий ход? Если так, то чересчур хитроумный.
— Иное дело, — размышлял Алексей, — что Чеглоков мог не знать, что именно Марине предназначено стать киллером, а интересовался ею просто-напросто из своего традиционного жизнелюбия. Заказчики, как известно, практически никогда не контактируют с убийцами лично — слишком рискованно, наемник может повести двойную игру. Например, обратиться к будущей жертве с заманчивым предложением перекупить свои услуги и работать уже против заказчика.
…Нертов отложил папку, сказав Николаю, что пока вопросов не имеет, а на подробное чтение времени потребуется больше. Сейчас же он рассчитывал самостоятельно сделать два важных шага: попытаться увидеть оперативника Никитина, беседовавшего с Мариной вскоре после убийства Македонского и наведаться на Камскую улицу. Перепоручать это кому-либо из своих ребят или даже из конторы Иванова он не хотел — слишком много личного оказалось здесь теперь замешано и, кроме того, как рассудил Нертов, лучше самому один раз все увидеть…
* * *
Алексей уверенно набрал номер телефона оперативника с Васильевского острова. Никаких особых мотивировок для встречи придумывать не собирался: может же руководитель службы безопасности интересоваться обстоятельствами убийства человека, входившего в близкое окружение его босса. По расчетам Нертова оперативник должен был пойти на контакт хотя бы из желания самому узнать какие-нибудь дополнительные сведения, которые можно потом выдать за агентурную информацию, докладывая начальству о проделанной работе. Но, в глубине души Алексей надеялся, вдруг оперативник хотя бы ненароком подкинет информацию, которая поможет выйти на пока неизвестные связи Марины.
На том конце провода переспросили:
— Никитина? А кто спрашивает?
Алексей представился. Собеседник зло хохотнул.
— Да арестовали еще позавчера вашего Никитина. Об этом уже и во всех газетах написали, а сегодня, говорят, его, козла, в «ТСБ» покажут.
— Слушай, я ничего не слышал — как-то мимо прошло. Что он натворил? Спьяну что-нибудь?
— Ну, прям! Если бы спьяну. Оборотнем оказался. Квартирная мафия. А вам-то он по каким делам нужен? — Перешел собеседник на официальный тон.
— Собственно, мне нужен тот, кто работает по делу об убийстве артиста Македонского. Убитый был близким другом главы банка…
— Считай, Нертов, что попал по адресу. На мне теперь этот глухарь висит. Если, конечно, тут сам Никитин чего не напорол, — вдруг додумался человек на том конце провода. — Слушай, мысль, а? Может, и ты со мной чем поделишься, как коллега с коллегой. Давай-ка, подъезжай и поговорим за рюмкой чая. Спросишь Карпова. Это я.
Усвоив намек, Алексей затарился соответствующим образом и выехал на Васильевский остров.
Карпов оказался довольно нервным парнем, которому было чуть больше тридцатника, но дать можно было все сорок. Карпова старили седые пряди в проборе и желтоватые мешки под глазами. Слабости этого человека Нертов определил безошибочно: у мента явно были проблемы с алкоголем. Что ж, это только облегчало задачу. Хуже было бы, если бы на его месте сидел застегнутый на все пуговицы, чопорный и подозрительный, какой-нибудь румяный ветеран органов.
Рассказанное Карповым не удивило Алексея. Ему ли было не знать, что за дела творятся в «системе». «Красные крыши», группировки «компроматчиков» и выжимал долгов — все это было в порядке вещей, как и участие милиционеров в темных квартирных делах. Ходячая истина бандитов и воров, гласящая, что «хороший мент — это мертвый мент», подверглась корректировке в последние годы. Теперь хорошим был свой и живой.
Никитин, по словам Карпова, был не таким уж дураком. На территории своего отделения он не засвечивался. Работал в Озерках — помогал расчищать площадки под строительство особняков «новым русским».
Озерки — душевное местечко на окраине города — уже несколько лет как было облюбовано богатыми людьми. Когда-то, еще в начале века, оно было застроено дачами литераторов, артистов и художников. Теперь этот приют богемы представлял скопище ветхих деревянных построек с садами и огородами. Обитали здесь в основном старики-пенсионеры. Одни из них охотно продали свои дома, как только пошел спрос, и перебрались в городские квартиры со всеми удобствами, а на их участках уже строились затейливые особняки красного кирпича. Другие старики заартачились, никакими деньгами было не выжить их с насиженных мест. Самые большие битвы разворачивались за присоединение участков, соседствующих с замками новых русских — владельцам требовалось расширение площадей. Если не помогали деньги, в ход шло все — шантаж, поджоги, угрозы и даже пытки несчастных владельцев бесценной земли, под которыми те в лучшем случае должны были заключать сделку купли-продажи, в худшем — подписывать дарственную на участок с постройками, на имя неведомого им любимого племянника.
Никитина взяли прямо в деле — когда с подростками-отморозками он пытал утюгом уже обезумевшего от боли старика, упорно отказывавшегося обменять свой дом на комнату в многонаселенной коммуналке где-то на гнилой Лиговке. Старик и поведал спасителям, что уже год он выдерживал осаду прытких молодых людей, вначале «по-доброму» уговаривавших его продать дом и участок, а потом перешедших к угрозам. Бедолага-пенсионер исправно носил заявления в свое отделение милиции, там их принимали к сведению. Разве знал он, что милиция повязана с бандитами? В этот роковой вечер к нему заявился человек в милицейской форме, представился, показал удостоверение — все честь по чести. Принялся советовать: мол, не связывайся ты с этими богатеями, дед, переезжай. Домовладелец упирался на своем. Вот тогда к нему и ворвалась шпана, набросилась на беспомощного старика… Как уж застукали опера Никитина за этим делом, прямо на месте преступления — вопрос не ко мне, закончил Карпов свой рассказ.