Адвокат повернулся ко мне и насмешливо сказал:
— Вот не знал, что современные учителя интересуются историей юриспруденции.
— Александр Львович Боровиковский, к нашему сведению, был не только блестящим адвокатом, но и талантливым поэтом, а известный русский писатель Марк Алданов специально ходил в Государственную думу, только чтобы послушать выступления Василия Алексеевича Маклакова, — глядя на него, с чувством жалости произнесла я.
Адвокат ничего не ответил и внимательно посмотрел на меня. Я с достоинством выдержала его изучающий взгляд. Нет, у него удивительно отталкивающая внешность и не менее отвратительный характер!
И все же с мужским взглядом на женский вопрос мне пришлось вскоре столкнуться, правда в совершенно другой ситуации.
Во время урока литературы в седьмом классе стоял тихий непрекращающийся шум. Я долго не могла понять, в чем причина, и, сколько ни просила детей замолчать, они не успокаивались. Рассказывая о повести Пушкина «Медный всадник», вдруг услышала: «И мне дай посмотреть». Замолчала, увидела, как Денис Крепицын взял в руки папку для рисунков и уже готовится передать ее назад. Я медленно подошла к Денису.
— Ты позволишь мне посмотреть? — спросила я.
Класс замер. В нем сразу же установилась та идеальная тишина, которой я не могла добиться с начала урока. Пятьдесят пар глаз внимательно наблюдали за развитием действия.
Денис, нисколько не смущаясь, ответил мне:
— Конечно, Ольга Юрьевна.
Когда я открыла папку, мне захотелось сразу же ее закрыть, потому что на первом рисунке была изображена обнаженная девушка. Но через мгновение я узнала в ней Венеру Сандро Боттичелли.
— Хотите, я вам ее подарю? — неожиданно предложил Денис.
— Ну, если тебе не жаль… — растерявшись, медленно ответила я, продолжая машинально переворачивать рисунки и узнавать обнаженную маху Франсиско Гойи, леди Годиву Джона Кольера, еще Венеру, только с зеркалом и не Боттичелли, а Диего Веласкеса. А вот Венера с купидоном Джошуа Рейнолдса. Прекрасное знание живописи.
Я закрыла папку и отдала ее Денису.
— Это, конечно, хорошо, что ты интересуешься творчеством великих художников и сам рисуешь, — сказала ему я, — но мне кажется, что не надо посвящать в свои занятия широкий круг людей, да еще делать это во время урока.
Через несколько дней, проверяя тетрадь Дениса, на последней странице я увидела написанное его рукой стихотворение:
Я падаю в пропасть, я смерти ищу
И в жизни страданий совсем не хочу.
Кружится в тумане моя голова,
И падаю, падаю, падаю я.
«Странный переход от обнаженной натуры к мыслям о смерти», — подумала я, но вскоре все выяснилось: Денис влюбился в девочку, которая была старше его. Он — в седьмом, она — в десятом. Тысячу раз был прав Пушкин, говоря: «Любви безумные страданья не перестали волновать младой души…»
Кстати, о любви, вернее, о тех, кто любит и кого любят. Как бы ни менялись времена, какие бы реформы ни проводились, какие бы дети ни учились, школа — единственное место, где не только говорят, но и пишут о любви: о любви к маме, о любви к родному дому, о любви к тому, кто очень дорог. О несчастной любви пишут преимущественно девочки-старшеклассницы. Когда я читаю их стихотворения, передо мной встают умудренные и разочарованные жизнью люди, у которых за спиной большой житейский опыт, а не обычные школьницы:
До наивности смешной
Я в глаза твои смотрела,
Восхищалась лишь тобой,
В полусне туманном пела.
И текли ручьи фонтанов
Той воды зеленоводой
По глазам твоим усталым,
Наслаждаясь свободой.
Все прошло, от боли никнув,
Я смотреть в окно боялась
И тебя забыть так сильно,
Но бессильно все старалась.
Все прошло, и все осталось
В той далекой жизни, в прошлом.
Я с тобой давно рассталась,
Милый мой, родной, хороший.
В последнее время к философским темам обратились пятиклассники. Один шедевр меня просто потряс:
Ночная мгла и тишина.
Невыносимая усталость.
Судьба совсем почему-то не та,
Какую я хотел, досталась.
Человек уже недоволен своею судьбой, хотя ему всего десять лет. А интересно, мне моя досталась судьба или нет?
Пришла снежная и холодная зима, которая так свойственна нашим суровым местам. В начале декабря стояли сорокаградусные морозы. В кабинетах было холодно, поэтому и дети, и учителя старались одеться теплее. В один из таких холодных дней я немного замерзла и стала поеживаться. Мой озноб заметил Алеша Васильев — у меня как раз был урок литературы в моем родном 10«В». Прямо во время урока Алеша встал, снял себя с курточку и накинул ее мне на плечи:
— Грейтесь, Ольга Юрьевна.
— Спасибо, Алеша, — поблагодарила я. — А как же ты?
— Я-то не замерзну, — ответил он, — а вот вам мерзнуть нельзя: заболеете, а нам кого-нибудь вместо вас дадут. Вам-то еще ничего, а мы что тогда делать будем?
Мне было приятно слышать эти слова, но я не подала виду.
Школа — единственное место, где чаще всего не прячут, а открывают свою душу, мысли и чувства. Только в школе будет бежать тебе навстречу по коридору, раскинув руки и громко крича «Ольга Юрьевна!», пятиклассник Виталик Клемнев. Только в школе на перемене подойдет Вадим Лейкин из 7«Б» и со вздохом приникнет к твоему плечу. Только в школе могут задать вопрос: «Ольга Юрьевна, а вы, когда смотрели «Титаник», плакали?» А еще в школе могут подарить от чистого сердца целую кучу разных вещей: календарик, вышитый крестиком платочек, детектив, елочную игрушку, ножницы, маленький колокольчик, набор открыток с репродукциями картин импрессионистов, карту России и даже кактус.
Но все морозы когда-нибудь заканчиваются, закончились и эти, а вскоре у меня случилась непредвиденная встреча в магазине. И с кем бы вы думали? Отвечу сразу — с адвокатом. Раньше дамы и господа чаще всего встречались не в таких обыденных общественных местах, а в салонах, на приемах или балах. Воспитанные люди раскланивались, даже если они на дух не выносили друг друга, и мило улыбались, произнося вежливые, ни к чему не обязывающие фразы. Я не хотела здороваться с неприятным мне человеком и намеренно сделала вид, что не замечаю его, но он, сама любезность, первый подошел ко мне.
— Здравствуйте. Как поживаете? — дружелюбно спросил адвокат.
— Великолепно, — ответила я, стараясь не смотреть на него.
— Что-то вы какая-то бледненькая, — участливо произнес он.
— Работы много, — угрюмо сказала я и отвернулась, пытаясь разглядеть что-то на витрине.