Теперь я понимаю, что облегчение, которое я тогда увидела на мамином лице, означало радость по поводу того, что я все-таки нормальная. Должно быть, ее волновало то, что у ее четырнадцатилетней, почти пятнадцатилетней дочери до сих пор нет менструации. Я уверена, что отец успокаивал ее, объясняя, что я «поздний цветок». Наверняка он произносил именно эти или очень похожие на них слова, и мама с ним соглашалась или не соглашалась, но все равно не переставала волноваться.
Отец вернулся домой позже, чем обещал, и мама ждала его у входной двери. Я боялась, что она расскажет ему о моей менструации, и притаилась за дверью, где они не могли меня увидеть.
– Они ждут на веранде, – сказала мама, и папа кивнул.
– Как они? – Он поставил черный докторский саквояж, с которым никогда не расставался, на пол. – Как они держатся?
– Хорошо, – ответила мама, помогая ему снять белый халат.
– Хорошо?
– Хорошо, Феликс, – мягко, но уверенно повторила она.
Сказанное взрослыми часто было так закодировано, что проникнуть в его смысл не представлялось возможным. И хотя обычно меня не заботили дела взрослых, которые обсуждали мои родители, сейчас в их репликах я услышала что-то еще, что имело отношение к моим тете и дяде, а значит, к Джорджи. А Джорджи мне был далеко не безразличен.
Я выждала пару секунд, а затем проследовала за ними на заднее крыльцо, где взрослые обычно что-нибудь пили перед обедом. Меня удивило то, что я ощутила разочарование, убедившись, что мама даже не упомянула меня в разговоре с отцом. Все сидели в низких металлических шезлонгах зеленого цвета вокруг столика, на котором стояли тарелки с канапе, бутылка шампанского для дам и графин с виски для мужчин. Алкоголь был официально запрещен, и добывание его превратилось в игру, в которую все играли и неизменно выигрывали. У дяди Джорджа в Гейнсвилле был знакомый, который снабжал его – и нас – спиртными напитками. Я любила это время, когда взрослые становились веселыми и расслабленными.
Я подошла к отцу сзади и поцеловала его в макушку. Он улыбнулся, а дядя Джордж подмигнул мне. Джорджи и Сэм сидели на земле, немного поодаль, наблюдая за змеей. Сэм наполнил террариум землей и камнями, в миниатюре воспроизведя бывшее обиталище змеи. Я села рядом с ними.
Тетя Кэрри встретилась со мной взглядом и улыбнулась.
– Теа, твоему пони лучше?
Я тупо посмотрела на тетю, но тут же спохватилась:
– О да! – поспешно ответила я. – Ему просто нужно пару дней отдохнуть.
– Вот и хорошо.
Она улыбнулась и разгладила юбку на пухлом животе.
Отец наблюдал за мамой, наклонившей бутылку шампанского к своему бокалу и ловко приподнявшей ее, когда пузырьки были готовы ринуться через край. Теперь мы все на нее смотрели, а я думала о том, что она сказала мне днем, о том, что значит быть женщиной. Мне показалось, что это очень женственно – привлекать к себе всеобщее внимание.
– Ну что ж, – произнес дядя Джордж и замолчал.
Он держал в руке трубку, и тонкая струйка дыма, извиваясь, поднималась к небу. Я обожала этот запах. Тут Иделла вышла на веранду с блюдом крохотного лукового печенья в руках. Сэм вскочил и сгреб целую пригоршню, прежде чем она успела поставить блюдо на стол.
– Сэм! – укоризненно произнесла мама.
Но она показалась мне какой-то рассеянной, как и остальные взрослые.
– Она ест. Так сразу! Предыдущая отказывалась от еды несколько дней, – произнес Сэм, не обращая внимания на замечание мамы.
Опустившись на колени возле террариума, он тыкал пальцем в змею, которая и в самом деле поедала червя. Я содрогнулась.
– Ты собираешься добывать для нее еду? – поинтересовался Джорджи. – Тебе придется нелегко.
Сэм проглотил остатки печенья. Я постучала себя пальцем по щеке, показывая ему, что у него там прилипли крошки, но он всецело погрузился в мир змеи. Он умел это делать – всей душой отдаваться животному. Я тоже это умела делать с Саси, но то было нечто другое. Саси был теплокровным, как и я.
Сэм осторожно вытащил змею из террариума и погладил ее по голове. Змея выглядела очень спокойной, даже умиротворенной. Мама говорила, что у Сэма дар успокаивать животных, наводящих страх на других людей. Он опустил змею на пол, и она медленно заскользила по доскам.
– Ей необходимо двигаться, – пробормотал Сэм, ползя на четвереньках за змеей.
– Он заклинатель змей, – сказала я, и Джорджи хотел что-то добавить, но тут мы оба резко обернулись.
Наше внимание привлек странный, но совершенно определенный звук – кто-то всхлипывал. Плакала тетя. Я застыла от ужаса. Я ни разу в жизни не видела ее плачущей. Я лишь однажды видела слезы мамы, когда пришлось усыпить ее лошадь. Отец не плакал никогда.
Я обернулась к Джорджи, но он не сводил глаз со своей матери.
– Это все теперь ничего не стоит? – тихо спросила моя мама. – Вообще ничего?
Тетя закрыла глаза и прижала пальцы к губам. Дядя смотрел на свою трубку, которую он держал перед собой, сжимая ее указательным и большим пальцами. Он всячески избегал встречаться взглядом с мамой. Все молчали. Я обернулась к кузену и увидела, как его щеки и лоб покрываются ярко-красными пятнами. Краснота уверенно расползалась по его светлой коже. Он все знал.
– Майами, – горестно произнесла тетя Кэрри и покачала головой. – Майами.
Так называлось место, куда, сколько я себя помнила, всегда ездил дядя Джордж. Он ездил туда на машине присматривать за какой-то собственностью, которую намеревался со временем продать.
Отец продолжал молчать. Он сидел совершенно неподвижно, держа руки на коленях, и его лицо было непроницаемым. Но я поняла, что эта неподвижность тела и лица кое-что означает: отец был очень зол.
– Скажи ей, Джордж, – прошептала тетя Кэрри. – Скажи ей.
Дядя Джордж посмотрел на жену, и она кивнула:
– Скажи.
– Попросту говоря, как я уже сегодня утром сообщил своему брату, я должен банку больше, чем все это стоит. Это капиталовложение с самого начала было несусветной глупостью, – наконец произнес дядя Джордж. – Но выглядело все очень надежно. Брайан сам называл эти места раем. Элизабет, все пытались урвать там хоть клочок земли. Там хотело жить столько народу… – Он помолчал и со вздохом повторил: – Все выглядело очень надежно.
Когда заговорил отец, его голос звучал тихо, но он отчетливо произносил каждое слово.
– Джордж, в этой жизни все ненадежно. – Ярко-красная овсянка села на перила веранды и что-то чирикнула. Отец повернул голову на этот звук, несколько секунд разглядывал птицу, а потом снова обернулся к брату. – Все ненадежно, – повторил он.
– Особенно спекуляции с землей, – кивнул дядя и издал нервный смешок.
Меня затошнило. Воздух, казалось, сгустился. Взрослые так погрузились в размышления, что не замечали нас с Джорджи. Сэм продолжал ползти за своей змеей.