На следующий день я спросила у мистера Холмса, можно ли мне с ним поговорить, и он пригласил меня в свой кабинет, где в первый и последний раз я была, когда отец привез меня в Йонахлосси. Мы прошли мимо Джетти, которая встретилась со мной взглядом и улыбнулась. Джетти мне нравилась. В ней было что-то безыскусное и непосредственное.
Кабинет мистера Холмса был обставлен обтянутой кожей мебелью с медными заклепками. Обитый коричневым бархатом диванчик, на котором я сидела во время своего первого визита, явно предназначался для дам и их детей. Интересно, обратил ли на него внимание мой отец, или он был так озабочен поставленной перед ним задачей – сбыть меня с рук на руки мужчине, которого видел впервые в жизни, что окружающая обстановка исчезла из его поля зрения?
Теперь я сидела в кресле, в котором сидел мой отец, ощущая те же кожаные подлокотники под руками, и спрашивала себя, что он заметил, находясь в этой комнате. Заметил ли он что-нибудь вообще или так сосредоточенно обсуждал дела (меня) с мистером Холмсом, что все остальное перестало существовать?
– Теа, я вижу, что ты чувствуешь себя гораздо лучше.
– Да, спасибо.
Он подпер подбородок рукой. Мне трудно было поверить в то, что такой впечатлительный человек героически убил енота.
– У меня есть идея, – начала я, но это прозвучало слишком по-детски, и я уточнила: – У меня есть предложение.
– Я тебя слушаю, – отозвался мистер Холмс и подбодрил меня: – Продолжай.
Мое заявление его, казалось, позабавило.
– Это касается ваших дочерей. Я хотела бы их учить.
– Чему ты хотела бы их учить, Теа?
В волосах мистера Холмса не было седины, как в шевелюре моего отца, и у него была гладкая кожа без морщин. Ему было лет тридцать. Может, тридцать один год. Этого никто не знал наверняка. Сарабет уже исполнилось одиннадцать, что указывало на то, что он был очень молод, когда впервые стал отцом. Тогда он был всего на несколько лет старше, чем я сейчас. В лагере поговаривали, что миссис Холмс старше мужа, но только я знала ее истинный возраст. Ей скоро должно исполниться тридцать шесть лет – она была приблизительно такого же возраста, как и моя мама. В те времена мужчины очень редко бывали младше своих жен (мой отец был на пять лет старше мамы), и тем сильнее мне нравился мистер Холмс. Такой брак придавал ему в моих глазах благородства. И я прекрасно понимала, почему они с миссис Холмс обзавелись детьми, как только поженились: время жестоко к женщинам.
– Ездить верхом, – немного осмелев, ответила я. То, как пристально и заинтересованно он на меня смотрел, помогло мне продолжить. Я кивнула на рамочку с фотографией у него на столе: три девочки Холмс, все в белых платьях. – Декка сказала, что ни она, ни ее сестры не умеют ездить верхом, но им очень хочется научиться.
– Она так и сказала?
Я кивнула.
– И мне поможет мистер Альбрехт. Я не буду заниматься с ними одна.
– Меня не волнует, будешь ли ты с ними одна, Теа. – Он перевел взгляд на фотографию. – Им необходимо научиться ездить верхом, мы с их мамой тоже так считаем. Особенно это касается Сарабет и Рэчел. Но Декка еще слишком юная.
Я затрясла головой и подвинулась к краю сиденья.
– О нет! – возразила я. – Чем младше, тем лучше. Если она научится этому сейчас, для нее это станет чем-то органичным.
Он посмотрел на лежащие перед ним документы и улыбнулся, как будто вспомнив какую-то шутку. Я ожидала. Я этого хотела. Я очень сильно этого хотела. И я намеревалась воспользоваться добротой мистера Холмса. Во всяком случае, я очень на нее рассчитывала. Я знала, что если кто-то и пойдет мне в этом навстречу, так это он.
– Пожалуйста! – произнесла я. – Я хочу быть с лошадьми. Но мне не позволят ездить верхом, пока я не окрепну.
Я надеялась, что это прозвучало не чересчур жалобно, но, скорее всего, именно так у меня и получилось, поскольку возникло ощущение безысходности. Но чего я ему не сказала, так это того, что хочу быть поближе к его дочкам, потому что скучаю по ощущению семьи. И что его присутствие меня утешает, что, находясь рядом с его дочками, я буду ближе и к нему. Я ни за что не произнесла бы всего этого вслух.
– Ну хорошо, Теа, – сказал он после недолгого размышления. – Ты меня убедила. А я постараюсь убедить миссис Холмс.
Догадался ли он о двойственности моих мотивов? Лошади и девочки, девочки и лошади. Я хотела быть рядом с лошадьми и детьми. Я хотела видеть, как дочки Холмсов научатся любить животных. Я хотела быть на глазах у их отца.
На уроке истории я никак не могла сосредоточиться. Мне даже не удалось вспомнить, где одержал свою великую победу в Гражданской войне генерал Грант.
– Шайло, – ответила вместо меня Леона.
Сэму стало бы за меня стыдно. Он знал подробности всех битв.
За историей последовал французский, после чего нас ждал ланч.
– Увидимся, – кивнула я Сисси, которая болтала с Эвой, и бросилась догонять Леону.
– Не бегать! – крикнула мне вслед одна из воспитательниц.
Судя по голосу, это была Хенни, но я не оглянулась. Замедлив шаг, я начала петлять в толпе направляющихся в столовую девочек. Их было так много! Я успела забыть, как нас много, когда мы все вместе куда-то идем. Я проскользнула слишком близко от Элис Хант, и она бросила на меня возмущенный взгляд. Я беззвучно, одними губами извинилась.
Леона шла, не оборачиваясь, и как будто не слышала моих шагов. Я задыхалась, мои ноги налились тяжестью, а кожа над верхней губой покрылась капельками пота. Я пришла в отчаяние, так как ощущала себя больной и неотесанной.
– Теа, – спокойно произнесла Леона, когда я ее все-таки догнала.
– Привет, – сказала я, подстраиваясь под ее шаг. – Я хотела поблагодарить тебя за конфеты. Они были необыкновенно вкусными.
Я чуть было не сказала «восхитительными». Это была высшая похвала моей мамы, к которой она прибегала крайне редко.
– Не за что. Я попросила маму, и она все устроила.
– Она прислала конфеты из Техаса?
Леона засмеялась.
– Ну да, они ехали через всю страну.
Мы были так близко, что я видела россыпь коротких белых волосков над ее верхней губой, слегка портивших ее безупречное во всех остальных отношениях лицо. Леона повернула голову и посмотрела на меня, как будто почувствовав, что я ее разглядываю.
Я покраснела.
– Конечно, их привезли не из Техаса, – слегка насмешливо произнесла она. – Они бы растаяли. Но это швейцарский шоколад. Ты разбираешься в конфетах?
– Да, конечно.
Мы подошли к входу в столовую, где Леона остановилась и придержала дверь, открытую только что вошедшей в нее девочкой, пропуская меня, как будто она была мужчиной.
Я отыскала глазами наш стол, скользнула на свое место и посмотрела на еду: жареная курица, любимое блюдо всего лагеря, зеленые бобы, жареный картофель. Аппетита у меня не было, но я с удовольствием выпила бы холодного чая. Судя по всему, Хенни, на пухлом пальце которой теперь красовалось кольцо невесты с бриллиантами и рубинами, было поручено следить за тем, как я ем. От взглядов, которые она искоса бросала в мою сторону, мне стало не по себе. Я взяла самый маленький кусочек курицы – крылышко – и лишнюю ложку картошки в качестве компенсации. При мысли о необходимости есть мясо меня затошнило. Лежа в лазарете, я представляла себе свои легкие в виде огромных ломтей красного мяса. Они пульсировали, как будто у каждого из них было свое собственное сердце, и начинали чернеть по краям. В те дни, когда мне становилось хуже, мне казалось, что я вижу, как чернота расползается, подбираясь к центру легких. Когда я чувствовала себя неплохо, чернота отступала.